Дмитрий Миронов - Друг Мартын и каракулевая треуголка

пошли. Решили пешком, без всяких троллейбусов. Свернув в переулок, увидели столпотворение у магазина. Люди стояли группами, раскованно беседовали, занимая весь тротуар.

У встречных отец спрашивал:

– Там есть, чего-нибудь?

– Есть, все есть!

– Мартын! – вдруг, заорал отец.

Один дядька подпрыгнул и пошел к нам. Я узнал нашего соседа, которого, не смыкая глаз, всю ночь ждала жена. Он остановился в двух шагах и с пафосом произнес:

– Я лиру посвятил народу своему! Быть может, я умру неведомый ему!

– Но я ему служил, – согласился отец, – и сердцем я спокоен! Пускай наносит вред врагу не каждый воин, но каждый в бой иди! А бой решит судьба!

– Я видел красный день, – орал дядя Мартын, – в России нет раба! И слезы сладкие я пролил в умилении…

– Ты где пропадал, сволочь?!

– Да вот, понимаешь…

Отец обернулся ко мне:

– Жди здесь. Это недолго.

И они оба захохотали и нырнули в омут подворотни. А я остался один.

Я разглядывал мужчин в одинаковых плащах из шершавого материала. Была одна женщина в детском пальто и с лицом кикиморы из мультика. Ей протянули стакан:

– Тебе, Галина – половину…

Она лакала, запрокинув голову. Фиолетовая нижняя губа шлепала по граням посуды. Ласковое, уже почти осеннее солнце, купалось в стакане с янтарной жидкостью. Выстрелило искрой на последней капле, упавшей в глотку старухе…

Все вокруг были счастливы. И говорили на каком-то булькающем языке:

– Я вчера бль, бль, бльна…

Наконец-то, папа с другом вынырнули из толпы.

Дальше пошли втроем. Отец, сложив руки в трубочку, что-то говорил в ухо дяде Мартыну. Тот таращил глаза, в комичном ужасе подпрыгивал на ходу, делая в воздухе велосипед. Они хохотали, я завистливо морщил нос. Остановились на углу. Папа сказал мне:

– Зайдем ко мне на работу. Это недолго.

Будто у меня был выбор.

«Работа» началась с бетонного забора. Потом железные ворота и двухэтажное здание с табличкой у входа – «Инструментальный цех НИИ Минтяжмаш…». Не успел до конца прочитать, нам гостеприимно распахнули дверь.

– Обана! – закричал отец, и вытащил из карманов две бутылки с «отравой». В комнате на лавках вокруг стола сидели пьяные мужики. Все очень обрадовались, кто-то захлопал в ладоши.

Мне дали помидор, и мужчина в синем халате повел меня на второй этаж.

– Вот тебе бумага и карандаш. Рисуй. Только гитару не трогай, а то она расстроится.

Гитара лежала на диване. Конечно же, я подошел и провел пальцем по струнам. Подумал, что сейчас же потекут слезы из белых колков на грифе, или еще из какого места. Но ничего не случилось.

В кабинете стояло еще несколько письменных столов. На стенах висели диаграммы и вымпелы «передовых коллективов». Здесь хоть не воняло, как на первом этаже.

Нарисовал какую-то фигню. Сложил рисунок в самолетик. Он полетал немного и рухнул за шкаф с документами.

Стал разглядывать картинки из «Крокодила» и записки с цифрами под стеклом на столе. И вдруг, увидел уголок бумаги, торчащий из-под всех этих инсталляций. Потянул и вытащил черно-белую фотографию…

Я держал снимок двумя руками. Я такого раньше не видел. Голая женщина сидела верхом на голом мужчине. Глаза ее были закрыты, на лице гримаса не понятного мне ощущения. Я смотрел, не отрываясь на пухлые груди и завораживающий черный треугольник внизу живота. Прошло несколько минут. Я изучил каждый миллиметр ее прекрасного тела от самых бровей и до коленок…

Внизу что-то разбилось. Раздался дикий хохот. Я быстро спрятал фотографию обратно. Спустился по лестнице, отодвинул засов входной двери и вышел на улицу.

Перешел дорогу и встал напротив окон, где только что был. Я стал мудрым. Я видел. Вся нелепость окружающего бытия, детское понимание концепции мирового порядка, мудрость учебников и книжек про Незнайку, все скатилось в эту каракулевую воронку. Осталась голая правда жизни, прямолинейное ее понимание. Как у взрослых. Я понял, откуда вообще все и ради чего. Ну, мне так казалось в те минуты…

Я вертел головой, пытаясь запомнить место. Здесь раньше никогда не был. Вот будка «ремонт обуви» с желтыми занавесками. Нерусский дедушка колотил туфлю. Булочная на углу, аптека. Раньше у магазинов не было имен. Например, спрашивали:

– Где это?

– Не далеко, где булошная.

И сразу все понятно, потому что «булошная» была здесь много лет, и будет стоять еще столько же…

Но шло время. Ориентиры давно замылились сменой эпох и декораций. Упразднили «булошные», магазины --">