Сергей Сергеевич Смирнов - Чего же ты хохочешь?

раньше сажали…“ — помолчал и добавил: — „На кол!“». И вздохнула мечтательно и грустно. А как умен! Как метко определил сущность Онуфрия Христопродаженского: «Пишет белые стихи на белой бумаге, белые грибы любит, белые рубашки и кальсоны носит. Он весь белый и ничего в нем красного нет!». И тут же, достав красный носовой платок, скромно высморкался. А когда она спросила, есть ли у него дача, Железнов также скромно, но твердо сказал: «Ненавижу частную собственность! У меня обыкновенная двухэтажная казенная дача!»

Она думала о нем до рассвета, а потом позвонила по телефону. — Лаврентий Виссарионович, — сказала она. — Если б Вы знали, какого я о вас мнения… — Какого, Уя? — нежно спросил он. Она не успела ответить — в трубке раздался треск. Это ревнивая жена Железнова, подслушавшая разговор, треснула его чем-то тяжелым по голове.

«Ужасно, — подумала Уя, — такой человек и такая жена… Ничего, он сильный, он выдержит, да и лоб у него, должно быть, твердый.»

4

Подрывную работу среди творческой интеллигенции Порция Виски вела в постели. В промежутках между поцелуями она успевала подсказать молодому поэту сомнительную рифму, уговорить художника писать не маслом, а маргарином, композитора — сочинять музыку только в тональности «ми-минор», а критика — подбить на статью, шельмующую Железнова.

Работы было много, и она не успевала одеваться. Последним в ее постель попался крупный писатель для детей младшего возраста. Он обещал ей организовать подпольную выставку картин Стеаринова в детских яслях «Бяка». Мысленно Порция уже сочиняла статью под названием «Юные москвичи радостно приветствуют мрачное творчество Стеаринова».

Узнав о выставке, Уя позвонила Железнову и поехала с ним к художнику. Зорко и наблюдательно просмотрев картины Стеаринова, Железнов открыл его ящик с красками. «Не тот колер Вы даете, Стеаринов, — прямо сказал он, — не те краски выбираете. Ламповая копоть! Лампа, прежде всего, что дает людям? Свет! А Вам ее копоть понадобилась. Сажа, да еще голландская! Разве у нас нет своей сажи? Что Вы лезете за ней в капиталистическую Голландию?! Наша сажа гораздо светлее. Мой вам совет — выбросьте в помойку и сажу и копоть. Почему Вы не берете других красок? Вот… берлинская лазурь. Не бойтесь, это наша, демократическая восточноберлинская лазурь. Она не из Западного Берлина. У нее светлый и теплый тон. Охра золотая! Бриллиантовая, желтая! Вы прошли мимо них и обеднили свою палитру!»

Стеаринов слушал, пораженный до глубины своей измельчавшей души. «Железнов прав, — думал он, — как я мог не заметить этих красок!» «А что Вы думаете о выставке?» — спросила Липочка. «Зачем это?!» — сказал Железнов. — «Дети ясельного возраста еще не окрепли идеологически. И это будет использованно вражеской пропагандой. А, может быть, и Пентагоном…» — добавил он, подумав.

Развязно вошла Порция Виски. Увидев Железнова, она злобно смутилась. «Господин Железнов! — воскликнула она сквозь зубы. — Вы не обиделись на меня за мои критические статьи?» Железнов пристально посмотрел в ее лицемерное лицо.

«Мисс Порция Виски! В одной статье вы назвали меня задиристым, в другой — „чересчур задорным“, в третьей писали о „заданности“ моего творчества. Анализируя эти эпитеты, я сразу заметил, что они начинаются со слова „зад“. Это вы пытались оскорбить и унизить меня. Но мой девиз: „Око за око, зад за зад“». И подняв руку на принципиальную высоту, он с широким русским размахом шлепнул Порцию пониже спины. Разоблаченно визжа, Порция выбежала. «Как находчиво, — восхищенно думала Уя, — так оригинально ответить на критику. Это совершенно новая форма идеологической борьбы!»

5

Железнов озадачил Порцию Виски так, что пониже спины у нее навсегда остался отпечаток его трудовой мозолистой руки. И когда через два дня после этого Порция выступала со стриптизом на бюро творческого объединения московских критиков, цветная фотография этого отпечатка была опубликована в американском журнале «ЛАЙ» под заголовком «Рука Москвы». Порция Виски оказалась окончательно скомпрометированной и вынуждена была покинуть Советский Союз. Вместе с ней, боясь разоблачения, улетел эсэсовец Клоп фон Жлоб. Вскоре покидали Москву синьор Базилио Паскуди и Билл Морд, продавший всю жевательную резинку и жевавший кусок старой московской галоши. А бывший граф Вася с тоской возвращался в захолустную Италию, увозя на память --">