Марк Эзрович Виленский - Шумим, братцы, шумим...

Паша Клюшкин, дамский парикмахер. Еще вчера никто, включая самого Пашу, не знал, не ведал, какой в нем скрывается выдающийся неформальный лидер, вожак масс. А сегодня Паша взгромоздился на садовую скамейку и, ритмично размахивая кулаками, дирижировал толпой, заполнившей городской сквер.

— До-лой хим-за-вод! — рубили мы, постепенно заводясь и балдея.

Такой скандеж, доложу я вам, — изумительная штука, особенно когда на чистом воздухе, за правое дело и вместо работы.

В секунду легкого просветления я наклонился к уху соседа и быстренько осведомился:

— Какой химзавод долой?

— А шут его знает, — отозвался сосед. — Где-то строят…

И мы снова со всеми:

— До-лой хим-за-вод!

И хлопали в ладоши.

Вдруг Паша Клюшкин жестом приказал нам умолкнуть и сказал:

— Стоп, братья, стоп! Тут вот просит слова представитель министерства из Москвы товарищ Бурцев…

На скамейку рядом с Пашей влез хорошо подстриженный седой дядя в очках.

— Товарищи! — начал он. — Клянусь вам: завод будет экологически чистый. Закуплены японские фильтры и английские дымоуловители, так что…

— Бурцев бюрократ! — крикнул кто-то из толпы.

И весь сквер подхватил мощно:

— Бур-цев бю-ро-крат! Бур-цев бю-ро-крат!

Министерский бюрократ Бурцев вытянул шею, как петух, готовящийся прокукарекать, и выкрикнул:

— Товарищи, послушайте — завод будет выпускать пластмассу для пуговиц! Страна остро нуждается в пуго…

Но мы не дали ему договорить.

— До-лой хим-за-вод! — дружно рявкнул сквер, и министерский чиновник убрался с лавки.

И мы победили. Говорят, стройку прикрыли.

А через некоторое время мы снова собрались в сквере. Поводом было решение агропрома построить рядом с городом свинокомплекс.

— Свинокомплекс к чертям! Свинокомплекс к чертям! — грозно чеканила тысячеустая толпа под управлением Паши Клюшкина.

Но в ладоши над головой мы на этот раз не били, а только поднимали в такт один кулак. И Паша дирижировал одной рукой. Дело в том, что из-за отсутствия в стране пуговиц каждый манифестант другой рукой поддерживал брюки.

Шумим, братцы, шумим^[1]

Город Козлобородск бурлил, как борщ, забытый на раскаленной конфорке. Бесконечный митинг пузырился на Думитрашкинской площади.

— Все, баста! Есть предел терпению народному! — надсаживался студент-двоечник Петя Плюхин, балансируя на цоколе памятника зарубежному коммунисту Думитрашку. Одной рукой Петя держался за бронзовое колено памятника, другой — молотил воздух, выкрикивая в толпу огневые, духоподъемные слова:

— Каждый козлобородец, в котором еще бьется сердце патриота города, не допустит продажи Черри!

— Ни-в-жисть! Ни-в-жисть! Ни-в-жисть! — дружно скандировала в ответ распаленная толпа.

Но пора сообщить, из-за чего разгулялись страсти.

Месяц назад два матроса в штатском пожаловали в местный зоопарк и предложили директору тов. Н. Н. Тюфтелину купить у них за четвертной тигродога — собакоподобное млекопитающее с тигровой генетической поведенческой программой. По словам матросов, они отловили редкое животное в бразильской сельве и с риском для жизни доставили в родной город, не богатый раритетами. Пока матросы рассказывали, зверь пребывал в завязанном бечевкой брезентовом мешке. Мешок жутко рычал и подскакивал на паркете директорского кабинета. Сделка состоялась — директор выплатил двадцать пять рублей наличными. С превеликими предосторожностями экзотический экспонат был выпущен в вольер. Зверя легко было принять за вульгарного белого двор-терьера, если бы не сатанинская злоба, пышущая из его пасти, ноздрей и выпученных глаз, да невиданные у простых псов коричневые полосы, обручами опоясывавшие белое гладкошерстное туловище.

Для начала заокеанский хищник отхватил палец у кормача, чем наглядно подтвердил свою репутацию грозы бразильской сельвы. По ночам Черри выл так, что слоны дрожали

--">