Святослав Спасский - В духе Агаты Кристи

Игнатова.

Машина облегченно растворилась в сизых сумерках. Игнатов вгляделся в предмет. Это была круглая гиря с обрывком веревки на ручке. Игнатов гирю потрогал, приподнял. На мгновение ему показалось, что держит живое существо — поверхность гири на ощупь была теплой.

Скорее всего местные юные лоботрясы привязали гирю к машине, чтобы насладиться какофонией звуков, и своего достигли. И неудивительно, что металл нагрелся: он бы, вероятно, в дальнейшем раскалился добела, только вот не выдержала веревка.

И все равно Игнатова не покидало ощущение одушевленности гири. Он почувствовал к ней легкую отцовскую жалость.

Опустив гирю на землю (тяжелая, килограммов пятнадцать будет), он присел на корточки, погладил ее по крутому шершавому боку и спросил:

— Что это ты на ночь глядя шалберничаешь? Не стыдно? А где твой дом?

Гиря отрешенно молчала. Игнатов вздохнул и собрался уходить. Но пронзительная одинокость гири не давала ему покоя. Он отвязал обрывок веревки и снова погладил гирю, как приблудную собаку:

— Что ж будем делать-то, а?

И тут он вспомнил своего непосредственного начальника генфина Тимошина. Отправляя Игнатова в очередную командировку, Тимошин всегда чуть заискивающе просил:

— Ты там, Игнатов, посмотри, может, чего интересного подвернется… Страсть люблю необычные сувениры, местные изделия. В смысле денежных затрат не беспокойся, я рассчитаюсь, если что.

И Игнатов привозил ему: из Кирова — дымковских коников, из Гомеля — стеклянных чертей, деревянные ложки из Рязани, берестяные туески с Псковщины. Тимошин радовался, как дитя, восторженно благодарил.

— Ну-ка, привезу я Тимошину большеенотскую гирю, — подумал вслух Игнатов. — Чем не сувенир? Тяжело, правда.

Но всего-то вещей у него — молодого и сильного — было: кошелек да полупустой командировочный портфель, Гиря в этот портфель поместилась бы запросто. Ну, так как?

Игнатов решился. Подхватив гирю, он ровным солдатским шагом направился к гостинице.

2.

На обратном пути в Москву случился инцидент.

Игнатову досталось пустое купе. Поскучав, посидел он у окошка, затем переоделся в спортивное и приготовился было вспорхнуть на верхнюю полку, покемарить, но тут поезд подкатил к большой станции и в купе ввалились двое — тоже с портфелями, тоже, видать, из племени командированных. Вежливо-бегло поприветствовав Игнатова, они, не теряя времени, повытаскивали из портфелей духовитую снедь и большую — ноль семьсот пятьдесят — черную бутыль коньяку.

— С нами, — пригласил один из спутников, в очках, подпертых румяными щечками.

— Ничего, спасибо, я полежу, — ответил, согласно ритуалу, Игнатов и поднялся, снова готовый взлететь на полку. — А вы располагайтесь, двигайтесь к столику, пожалуйста.

Он с удовольствием присоединился бы к компании, да и чувствовал, что в конце концов присоединится, но правила приличия требовалось соблюсти.

— Не из вежливости вас зовем, а в силу необходимости, — пояснил второй, помоложе, но и полысее румяного. — На двоих такая сударыня великовата, — он показал на бутылку, — а ведь, начав, не остановишься. Значит, в столицу нашей родины уставшими прибудем. А вы поможете — и все о’кей будет, норму соблюдем.

— Ну, разве что так, — заулыбался Игнатов, — тогда что ж… К сожалению, ничего от себя предложить не могу. В смысле закуски.

— А вам — мало? — спросил тот, что помоложе, кивнув на достаточно обильный стол. — Помидорчики, огурчики, колбаса. Пирожков вот на вокзале досталось. Вы что — обжора?

— Неудобно просто, — объяснил Игнатов.

— A-а! А завтра мы в вашем положении окажемся, — успокоительно сказал очкастый. — Не при карточной системе живем, шелуха все это. Давайте. Давай, Ян.

Ян — который помоложе, но лысее — отвинтил колпачок бутылки, расставил стаканы.

И тут поезд рывком тронулся со станции. Все качнулись, а с верхней полки свалился портфель Игнатова и обрушился на столик. Поскольку недра портфеля скрывали сувенир для генфина, «сударыня» разлетелась ко всем чертям. Вдребезги.

Спутники, играя желваками на скулах, счищали с мокрых брюк

--">