Михаил Вячеславович Гундарин , Владимир Буев - Рискованная прогулка

Так не стой на месте, обезвожен

Будто бы январская река,

Торопись домой, чудак-прохожий!

Там растопишь снег с воротника.

Собери по капле дар случайный,

А сумеешь, так и сбереги,

В старом сердце или чашке чайной,

На краю безжалостной пурги.

ВЛАДИМИР БУЕВ

Зимний вечер, даже не февральский,

Даже без чернил и без свечей,

Выдавит (не сильно — мало-мальски)

Грусть и слякоть из моих очей.

Грохотать никак не хочет слякоть,

В этом тоже кроется печаль:

В январе мокрот глазная мякоть

Выдоит немного — не февраль.

Не навзрыд течёт вода — по капле.

Сердце постарело или вдруг

Ложка чайная вконец одрябла —

Капель (как даров) не соберут.

Если бы февраль уже кончался,

Или март-апрель пришли во двор,

Вот тогда бы снег не удержался!

И чернильным хлынул форс-мажор.

* * *

МИХАИЛ ГУНДАРИН

Нужно было пройти

вечности (говоря

честно, всего пяти

сменам календаря),

чтоб я посмел спросить

о чём-нибудь призрак твой.

Но это словно такси

ловить на передовой:

просто нелепо,

да

и вариантов нет —

знаю, что, как всегда,

ты промолчишь в ответ.

ВЛАДИМИР БУЕВ

С призраком говорю

Целую вечность я.

Пусть я сейчас хитрю,

Бог мне один судья.

Я ведь ещё ничего!

Вечность моя — лет пять.

Кто-то мозгами «того»

Стал десять лет назад.

Лечащий доктор мой

Вечно при мне молчит.

Значит, и он такой:

Призрак и паразит!

* * *

МИХАИЛ ГУНДАРИН

Эти струны будут возмущены,

Несмотря на то, что, поднявшись в рост,

Хлебным мякишем утренней тишины

Я замазал дырки на месте звёзд.

Таково воскресенье: проспать полдня,

Посмотреть наверх, покидая дом,

Хорошо, что видящие меня

Вспоминают прошлую ночь с трудом.

Это я по небу пустил волну,

Обвалил сияющий потолок

До утра стаканом ловил Луну

И почти поймал, да поспать прилёг.

ВЛАДИМИР БУЕВ

Ничего не курил, не пил с утра.

В потолке звезда: не одна, а сто.

А из глаз летит за искрой искра.

Может, знак подаёт мне Кое-кто?

Вот свалилась Луна почти в стакан,

Что за ужас: не я поймал её.

Её бывший словил за хвост друган,

Мой сосед, что напротив. Вот хамьё!

Я зажмурюсь сильно и задышу:

Ночь и вечер мне стыдно вспоминать.

Я терзанием душу опустошу:

Зря соседу поставил в глаз печать.

Дыры хлебом замажу я в потолке

Я его подопру крутым бревном.

Потолок без протечек (лоб в холодке)

Не посмеет глумиться над пацаном,

Обрушаясь сонетом, другим стихом,

Мадригалом на голову свысока.

Я пойду прогуляюсь от всех тайком,

Чтобы ночью соседу влепить пинка.

* * *

МИХАИЛ ГУНДАРИН

февральскому дню на цыпочках нелегко

попадая/падая в молоко

осыпая себя ледяным конфетти

открывая пути/не зная пути

так и я — протянутая рука

стакан за мгновение до глотка,

оказался домом из которого все ушли

монетой которую не нашли

снегом, счищенным до голой земли

ВЛАДИМИР БУЕВ

то в кровать залегши то сидя во дворе

открываю/смеживаю глаза

я ленюсь в феврале как и в декабре

словно русский князь/татарский мурза

словно барин изгнанный прочь в октябре

из поместья предков моих, упырей,

всё ищу свой дом где большой сундук

станет столь же полезен как ноутбук

где не лазали руки и души хапуг

* * *

МИХАИЛ ГУНДАРИН

Столетье смерти модерна. Вербное воскресенье.

Голову Олоферна вносят в чужие сени.

Что он видел? Двойчатки вечно живых соцветий,

каменные початки, смальтой полные сети.

Что он увидит — в стёкла пыльного саркофага,

в мире простом и блёклом, плоском, словно бумага?

Миру не надо линий, поворотов сюжета.

Ни орхидей, ни лилий ярого полусвета.

ВЛАДИМИР БУЕВ

Модерн погиб, изничтожен. Рок-н-ролл мёртвый тоже,

но не забыт, похоже: помер намного позже.

Вносят в стальных перчатках голову полководца.

Трав полевых тройчатка сбацает роль чудотворца.

Значит, модерн не умер, ставши метамодерном.

Не в саркофаге — в зуме жизнь потечёт Олоферна.

Если такая пьянка и Олоферн в модерне

сляпал свою делянку, пусть даже очень скверно;

если весь мир стал блеклой плоской простой бумагой,

если мужик из пепла — в метаболизм, в --">