Ирина Константиновна Алпатова - Барби играет в куклы

зрения Федора обладала лишь одним положительным качеством — она была приходящей, а значит и уходящей тоже. О том, что именно входило в ее обязанности, я догадывалась только по звукам, иногда доносившимся из-за закрытой двери: вот Федора гремит посудой — варит мерзкую молочную лапшу, а вот скребёт шваброй, значит, сейчас непременно громко проворчит — понаставили тут… А большие напольные часы, к которым относится это вечное "понаставили", как всегда не обратят никакого внимания на Федору, стоически снесут удары швабры по полированным бокам, за что я их очень-очень уважала. Сама-то я сидела в комнате и чувствовала себя затаившимся в норе сусликом, которого вот-вот вытащит за шкирку злющий терьер.

Вообще-то Федора никогда в мою комнату не входила, здесь была не ее территория. Я иногда даже думала, уж не наложен ли на мою дверь какой-нибудь заговор типа сим-силабим, затвори! Вон и Полковник тоже дальше порога не ходил, а вставал в дверях и сканировал взглядом обстановку, точно искал что-то, чему сам не знал названия. Между прочим, он сам когда-то в воспитательных целях постановил, что свою комнату я должна убирать сама, и сама себя "обслуживать". Вот испугал! Я и обслуживала, даже когда еще не совсем понимала, что же это слово значит. И еще думала — вот догадайся Полковник, что эти педагогические меры меня совершенно устраивают, оставил бы он их в силе или нет?

Почти свобода досталась мне совсем не просто. Поначалу, оставленная на царство Федора решила на ночь забирать меня к себе, и я даже была доставлена на место ее ночного дежурства. Мне не понравилось у Федоры всё, начиная с входной двери и тесного коридорчика. Впрочем, как раз они и стали этим всем, потому что дальше я просто не пошла.

Федора то ли сама сразу кинулась кому-то звонить, то ли ей позвонили, но она тут же принялась растолковывать телефонной трубке все свои правила и привычки. Их было немало: во-первых — каждый день мо-ци-он (что еще за зверь такой?), есть она привыкла в одно и то же время; вещи — строго на своём месте (они годами на этих самых местах лежат), спать… Я почти не слушала этот бесконечный перечень, мне и так было ясно одно — Федора пошла ради меня на великую жертву, оказала мне величайшую милость и так далее. Кто-то на другом конце провода это, видимо, понял тоже и утешал Федору, а может быть говорил ей, чтобы она отправила меня обратно, потому что Федора мужественно отвечала типа "ну что же делать, коли надо, она не может отказывать людям, и если делает что-то, то как положено — по другому она не умеет". Я вообразила, как придут эти её телефонные знакомые, чтобы на меня посмотреть — это она, та самая, да?

И потом, меня окончательно добило Федорино заявление про её "склад ума". Она так прямо и сказала в трубку: "У меня такой склад ума…". Я покосилась на этот самый склад и подумала, что выглядит он погано — на макушке дуля непонятного цвета, уши торчат; лично мне такой склад даром не нужен.

Сначала я стояла у входной двери, потом присела у стены на корточки. На меня недобро таращились Федорины туфли, их тупые поцарапанные носы почти явно ко мне принюхивались. А один башмак, сильно скособоченный, смотрел особенно нагло. Ишь, припёрлась, — всем своим видом говорил Кособокий.

Федора вначале меня просто позвала, потом встала надо мной и стала стыдить: такая большая девочка, а капризничаешь, потом — призывать к моему разуму, потом что-то такое предлагать. Какая мне была разница, что обо мне подумает Федора, если здесь жил Кособокий. Я твердо продолжала стоять, то есть сидеть на своем — хочу домой! Наконец Федора предприняла последнюю отчаянную попытку затащить неблагодарную в комнату. Она ухватила меня точно клещами за плечо и попыталась приподнять, но не тут-то было. Вот это уже дудки, я была не какая-то там девочка-пушинка и весила побольше всех ее кошелок вместе взятых. Увесистым мешком я осела на насиженное место и исподтишка покосилась на башмаки — фиг вы меня возьмете. Из-под двери вполне ощутимо дуло, у Федоры замерзли ноги, может быть именно это всё и решило. Меня отправили восвояси.

Восвояси! Вот чудесное слово! Ах, с каким удовольствием я пошлепала в эти самые восвояси. Пусть они были не такие правильные, как у Федоры, но зато свои, родные. Вот тогда Федора с видом великомученицы и попыталась устроиться ночевать в комнате Полковника. Хотя нет, не с видом, потому что видеть я ее как раз и не могла, а со стонами и вздохами.

Ох, как хорошо я --">