Татьяна Артемиевна Дубровина , Елена Николаевна Ласкарева - Обмануть судьбу

хиромантия, а самая настоящая дактилоскопия, без которой, как правило, не обходится расследование ни одного преступления…

Глава 1 Гадалка

— Ты послушай, мил-человек, что скажу-поведаю…

Старая цыганка настойчиво тянула к себе руку Сергея. Он как в капкан попал, не знал, как от нее избавиться. Не гаркнешь на нее, не оттолкнешь.

Он отшил бы ее в два счета, если б это произошло, скажем, на людной вокзальной площади. Там целые гурты этих смуглянок в цветастых юбках обычно облапошивают доверчивых граждан: «Дай денежку, золотой мой! Фюить, а денежка-то улетела!»

Но здесь, в лаборатории, хамить нельзя. Здесь Сергей на рабочем месте, у своего компьютера. А седая цыганка — никакая не проходимка, а объект научного исследования. Она любезно согласилась прийти в НИИ биоэнергетики и погадать по отпечаткам разных ладоней, дабы ученые потом сравнили ее предсказания с результатами электронного анализа.

Вот и занялась бы тем, для чего пришла. Вон, целая куча фотопластин перед ней, выбирай любую. Так нет же, ей, видите ли, приглянулась пятерня оператора.

И оператор, Сергей Грачев, увы, обязан был потакать ей, что он, скрывая раздражение, и делал. Но в то же время он пытался высвободить руку:

— Извините, уважаемая Аграфена… простите, отчества не знаю.

— Просто Груша. Так меня все зовут, от мала до велика. Госпожа Груша.

«Висит груша, нельзя скушать», — вспомнилась Сергею детская загадка. Отгадок было две. Первая — обычная: лампочка. Вторая — «прикольная», считавшаяся весьма остроумной: тетя Груша повесилась. Впрочем, такая, как эта, не повесится. Назойливая. Прилипла как банный лист.

— Давайте приступим к работе, госпожа Груша. Выбирайте себе картинку, какая понравится, и гадайте на здоровье. А я ваше гаданье запишу на диктофон.

Но цыганка не отпускала его. Отпечатки, лежащие перед ней, ее совсем не интересовали. А интересовала ладонь Сергея — живая, теплая, в которую она впилась своим взглядом. Черные глаза у госпожи Груши были жгучие, блестящие, будто принадлежали не морщинистой старухе, а юной девчонке.

— Ты не торопись, мил-человек. Работа не убежит. — Гадалка сощурилась, вглядываясь в переплетение линий. — Зато тебе-то, золотко мое, убегать придется. Набегаешься, милок. Как серый заяц набегаешься.

Ну это уж слишком. Мало того, что она не занимается своим делом, заставляет и его бездельничать, так еще и каркает черт-те что. От такой наглости Сергей даже не нашелся что сказать.

Госпожа Груша воспользовалась его замешательством.

— Линия судьбы у тебя непростая, соколик ты мой, — продолжала она старческим дребезжащим голосом, который так не вязался с ее пронзительным молодым взглядом. — Кучерявая у тебя линия судьбы. И вот здесь, посередке, красноватая. Глянь-ка сам. Видишь?

Сергей вздохнул, никуда не денешься от ее назойливых пророчеств.

— Ну вижу. И что из этого?

— Кровь! — произнесла цыганка таким тоном, что Сергей вздрогнул. — Красное — это кровь человеческая. Окропит она руки твои и оставит на тебе свой след. Переменит долюшку твою.

У Сергея застучало в висках. «Да она сумасшедшая, эта госпожа Груша, — мелькнула догадка. — Лучше не спорить, а то вдруг еще и буйная в придачу. Не ровен час, компьютер разобьет или меня поцарапает до крови… Кровь ей, видите ли, мерещится».

Он постарался расслабиться, решив вытерпеть пытку до конца. А уж в следующий раз он увильнет от этой работы с диктофоном. Он не журналист, а физик. Не обязан брать интервью у всяких ненормальных.

— Не веришь мне? — гадалка заглянула ему в глаза. — А ты поверь. Все равно придется поверить. Скоро. Совсем скоро. Срок подходит. Быть тебе, соколик мой ясный, без вины виноватым. Дом имеешь?

— Имею, — ответил Сергей. И тут же поправился: — Не дом, а квартиру.

— Дом имеешь — да бездомным станешь, — уверенно, словно читая на его ладони невидимые слова, произнесла цыганка.

Сергей вдруг ощутил: какая-то волна жути, глухая, тяжелая, накатывает на него откуда-то снизу, словно из-под земли. Ему хотелось выкрикнуть: «Заткнись, старая карга!» — но в горле стоял ком. Так бывает во сне, во время ночного кошмара, когда хочешь заорать — и не можешь. Что это с ним? Уж не гипноз ли? Отчего эта тщедушная старушонка возымела над ним такую власть?

— И друг твой обернется недругом, — продолжала госпожа Груша, — обернется, обернется…

Она провела скрюченным пальцем над его --">