Алина Зарайская , Василий Зарайский - Мама, я доктора люблю

полудреме и погрузилась в грезы — сначала о том, что там сейчас дома, а потом об умном, добром и красивом мужчине, которого она, конечно, скоро встретит и с которым они проживут долгую счастливую жизнь. Этот мужчина почему-то упорно представал перед ней в элегантном белом летнем костюме. На вид ему было около сорока, он был очень, совсем не по-вестюжански, галантен и говорил какие-то странные нерусские слова. Анжела, знавшая только немного английский, не могла их понять, но ей казалось, что именно так, певуче, говорят на родине обожаемых ею Петрарки и Данте. В неразборчивой, но явно поэтичной речи незнакомца Анжеле так и слышались еще чуть ли не в детстве выученные наизусть:

О вашей красоте в стихах молчу

И уповать не смею на прощенье,

И, полагаясь на воображенье,

Упущенное наверстать хочу.

Или:

Благословен день, месяц, лето, час

И миг, когда мой взор те очи встретил!

Благословен тот край и дол тот светел,

Где пленником я стал прекрасных глаз!

И еще сотни других чудесных строк, которыми так восхищалась сначала совсем юная девушка, потом очаровательная студентка, не сводившая глаз с преподавателя, а теперь и взрослая красивая женщина.

Глава вторая

Утром Анжела чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Если бы не нога, до которой невозможно было даже дотронуться, она непременно поехала бы куда-нибудь за город погулять или на дачу — готовить участок к лету. Тем более что за окном сияло пронзительно голубое небо, а на кустах сирени заливались какие-то небольшие, но очень веселые птички. Но вместо великолепия свежего апрельского воздуха и леса, пахнущего влажной землей, Анжелу ждал кабинет хирурга и унылые прогулки на костылях. Она тяжело вздохнула, когда медсестра посадила ее в кресло и покатила по длинному светлому коридору.

Слева проплыло огромное, от пола до потолка, окно эркера, за которым разливалась синева неба, чернели мокрые, пахнущие весной ветки, а впереди уже белела дверь хирургической. Анжела отвернулась от окна и представила унылую комнату с холодно блестящими инструментами и равнодушным врачом с холодными глазами и руками.

«Боже мой! Ну почему именно весной?! — с тоской подумала она. — Когда столько дел на даче, где родителям без меня не справиться! Когда можно взять не больничный, а отпуск и съездить куда-нибудь отдохнуть! Наконец, именно тогда, когда все оживает, расцветает, когда больше всего хочется быть красивой и энергичной, влюбляться и быть любимой!»

Высокая дверь широко распахнулась, кресло плавно прокатилось по кафельному полу и остановилось напротив окна, у которого стоял высокий худой мужчина в длинном зеленом халате. Он медленно, словно нехотя, повернулся в сторону пациентки и оценивающе посмотрел на нее, потом кивнул медсестре, давая понять, что она свободна, и только потом негромко, но отчетливо произнес:

— Доброе утро.

— Доброе, — ответила Анжела и очаровательно улыбнулась.

Доктор внимательно взглянул на нее и как-то неопределенно, но не очень доброжелательно усмехнулся. Анжела не обратила на это никакого внимания. Она завороженно смотрела на густые черные волосы и горячие, хоть и неласковые, темные глаза хирурга. Все сожаления о невозможности наслаждаться весенней природой исчезли, будто их вовсе и не было. Анжеле сразу же стало казаться, что она обрадовалась своей травме еще в тот самый момент, когда попыталась встать из лужи и ощутила сильную боль в лодыжке. Теперь она свято верила, что все время со вчерашнего вечера было наполнено хорошими предзнаменованиями — просто она их не заметила или неправильно растолковала. И вот теперь сбылось все, что предсказывали ей радостно мяукнувший котенок, забота родителей, улыбки санитаров, чириканье воробьев за окном, звеневшая по утрам капель. Прекрасный принц ее снов и мечтаний был перед ней, и она будет с ним во что бы то ни стало!

От сладостных дум Анжелу оторвала резкая боль, как кинжалом пронзившая ногу. А через мгновенье она почувствовала на щиколотке сильные холодные пальцы, быстро и умело ощупывающие кость.

— Видимо, порвано ахиллесово сухожилие. Скорее всего, придется недели три полежать в больнице, а потом ходить на костылях еще месяца полтора. — Голос врача не выражал ни радости, ни сожаления — он просто констатировал факт. — Вера Николаевна! — позвал он медсестру. — --">