Людмила Ивановна Немиро - Черная бабочка

разливается тепло. Бедра Дженни плавно опускаются, когда я вхожу в нее. Она тихо всхлипывает, запрокидывая голову, обнажая горло, на которое тут же ложится моя ладонь, после соскальзывает ниже к ее груди, мягко потягиваю сосок, играю с ним пальцами. Джен стонет. Я не свожу глаз с ее порозовевшего лица. Она наклоняется ко мне, когда я приподнимаюсь, напрягая пресс, и припадает к моим губам. Касаюсь языком ее языка, сильнее прижимая девушку к себе, тяжело дышу, позволяя воздуху вырываться из горла вместе с сиплым стоном. Я тяну Джен на себя, она обхватывает мое лицо ладонями. Ее прикосновения слишком нежные, слишком интимные и любящие. Хочу ее всю без остатка. Себе и никому другому.

Я зверею от этих мыслей, и Дженни ощущает перемены, когда мои руки сильнее сжимают ее бедра. Я все резче приподнимаю упругие ягодицы Джен, и она уже не скрывает удовольствия. Не стыдится его. Не стыдится нас и наших чувств. Наших чувств.

Мне нужно больше. Я приподнимаюсь, принимая сидячее положение, а после и вовсе переворачиваюсь вместе с Джен, опрокидывая ее на кровать спиной. Кончиками пальцев медленно пробегаю по ее бедру, возвращаюсь выше, провожу по ее животу. Смотрю Дженни в глаза. Чувствую, как под моими пальцами подрагивают мышцы ее пресса, а по коже бегут мурашки. Медленно погружаюсь в горячее тело Дженни, снова ловлю ее вздох губами, двигая бедрами. Я устраиваюсь удобнее, целуя ее шею, подбородок, скулы. Прикусываю ее нижнюю губу. В конце концов, не выдерживаю и обхватываю стройное тело обеими руками, подкладывая ладони под затылок Джен. Она чуть запрокидывает голову и томно прикрывает глаза, когда я двигаюсь быстрее. Джен закидывает ноги на мою талию, и запускает пальцы в волосы, сжимая их, от чего я не знаю, как мне успокоиться и не причинить ей боль.

Воздух в комнате настолько напряжен, сгущен, что по моей спине скатываются капельки пота. Мы переплетаем пальцы, когда Дженни шепчет в полном непонимании того, что говорит:

— Я люблю тебя, Гарри… Я так тебя люблю… Только не умирай больше…

Миг застывает, словно кто-то нажал на паузу, как бы пафосно это не звучало. Я действительно останавливаюсь, жду, когда Дженни посмотрит на меня. И она открывает глаза — широко распахивает и хлопает ресницами, приходя в себя. Сглатывает. Ее глаза наполняются слезами.

— Что ты сказала, Дженни? — мой голос звучит значительно ниже обычного, и я тоже пытаюсь проглотить комок. — Прошу… Мне нужно…

Она не решается повторить. Стискивает зубы. Губы дрожат. Ловлю губами слезу, что скатывается по ее нежной коже.

— А ты? — спрашивает она.

Я растерянно и угрюмо смотрю в ответ. Теперь понимаю, что не напрасно вернулся.

— И я, Дженни, я тоже… — Мать вашу, это сложно. Ком в глотке мешает. — Я… да… я, — меня буквально ломает у нее на глазах, ведь я знаю, что чувствую к ней, но, черт подери эту гребаную жизнь, не могу пошевелить языком и произнести такие простые слова. Вдыхаю, вижу весь спектр эмоций на ее лице. Она напугана, в черных глазах проскальзывает разочарование, и я горячо шепчу: — Люблю тебя.

Все летит к черту. Я сказал это. Все летит к черту.

Глаза щиплет. Почему-то больно в груди и горько во рту. Дженни хватает меня за голову, целуя так, как если бы мы собирались умереть спустя пару мгновений. Я осознаю. Я все теперь осознаю.

Снова и снова подаюсь вперед, она плачет. Плачет, а на губах играет улыбка. Она странная.

Я не знаю, сколько продлятся эти отношения, но сейчас мы здесь, и я готов отдать все. Наверняка еще сотню раз пожалею об этом признании, потому что оно выворачивает душу. Это нормально?

Я держу Дженни за руку, мы подходим к тому, что сейчас значит для нас больше, чем обычно. Теперь это несет иной смысл. Мы смотрим друг другу в глаза. Хочу, чтобы ей никогда не было больно, но кто даст гарантию, что я сам не причиню боль? Я не способен это пообещать.

Кажется, теперь все лишь хуже. Теперь я привязал ее полностью. Но страшнее всего то, что привязан я сам. Не знаю, навсегда ли, но надолго. Пусть все так и будет. Моя женщина с татуировкой черной бабочки. Моя.

--">