Марина Светлая (Светлая) - Почти понарошку

футляре, то ли лежачий камень – каждый раз по-разному. Но интерпретировалось в основном одинаково: «От твоей самоуглубленности я задыхаюсь!»

Словом, их жизнь была… увлекательной. Скучать точно не приходилось. Во всяком случае, ежедневные сюрпризы казались забавными и иногда даже милыми.

Неожиданно, отвлекая его от вялого рассудифилиса и планирования дальнейшей жизни или ближайших месяцев, раздался стук в дверь. Та, чуть скрипнув, отворилась, и в кабинет просунулась голова великого и ужасного.

- Сам-один? – спросил он прокуренным голосом, от которого обычно дрожали подчиненные. Но сейчас он звучал миролюбиво.

- А кого еще надо? – усмехнулся в ответ Липкович.

- Никого не надо, но у тебя если не пациенты, то Нескородева, - развел руками зав. отделением и прошел в помещение. Не спрашивая разрешения, уселся напротив Германа и серьезно посмотрел на него. – Ну, так чего? Радовать будешь, или мне вешаться?

- Вот любите вы крайности, ИванСаныч, - покачал головой Герман. – В отпуск я все равно ухожу послезавтра, и не уговаривайте!

- Иди к черту со своим отпуском! – рявкнул великий и ужасный. – После отпуска тебя здесь искать или… где там?.. в Цюрихе твоем?

- Я по-немецки на слух плохо понимаю.

- Руки у тебя без языков свое отрабатывают. Так что не юли давай!

- Ладно, ладно, - Герман откинулся на спинку стула, - куда я от вас… Во всяком случае, пока.

- Чего? – охнул Иван Александрович. – Отказался?

Липкович кивнул.

- Чай, кофе?

- Вот дурак… – пробормотал великий и ужасный и тут же отозвался: - Чай, конечно! Ты хоть соображаешь, что там клиника одна из лучших в мире, а?

- Ну я же пока еще не лучший в мире, - Герман включил чайник и достал заварник. – Всему свое время.

Великий и ужасный вертел головой, недоуменно следя за движениями Липковича, а брови его достигли наивысшей точки вечно хмурого лба. Впрочем, за счет завидной плеши могли выползти и на макушку.

- Гера, тебе сколько лет? Тридцать есть?

- Скоро будет, - отозвался Герман, - это важно?

- Да я в твоем возрасте о таком предложении не мечтал! Потом может не быть. А ты… Нескородева не пускает?

- Вот сейчас не понял, вы хотите, чтобы я бросил клинику?

Герман налил в заварник кипяток и сжал под прессом чайные листья.

- Нет, черт подери! Я еще в своем уме. Но это твоя жизнь. И… чтобы тебе было понятно – ты совершаешь ошибку. Это тебе кто угодно скажет. А приходится мне! Это вообще ненормально!

- Вы хотите об этом поговорить? – рассмеялся Герман.

Поставил перед великим и ужасным огромную «персональную» чашку с чаем, а со своей расположился в кресле.

- Да, хочу. Еще раз по порядку. Ты уже отказался? Или только планируешь отказаться?

- Отказался, Иван Александрович.

- Значит, есть альтернатива. Какая?

- Сначала женюсь и заведу наследника, - довольно заявил Герман. – Потом подумаю о диссертации. Дальше – посмотрим.

Великий и ужасный хмыкнул и отпил чаю, на некоторое время зависнув. Потом оклемался. Обычно этот процесс занимал у него секунд пятнадцать, не больше.

- Так, - выдохнул он. – Вот это уже серьезный разговор. Значит, решил? Баста?

- Решил.

- Вот же… Ну, поздравляю… Когда?

- Даты пока не назначали, но вам обещаю сообщить лично.

- Ты предложение-то уже сделал, светило?

- Мы с Юлькой живем вместе почти три года. Самой собой, что однажды поженимся.

- Ну да… - протянул Иван Александрович. – Нескородева или Цюрих… В Цюрихе бы тебе не пришлось за нее пахать. Вот же стрекоза!

- Я и здесь за нее не пашу. Посильная помощь будущей коллеге, - улыбнулся Герман.

Он знал, что Иван Александрович терпит Юльку в клинике только из-за него, но предпочитал делать вид, что не догадывается об этом.

- Ну, ну, - крякнул великий и ужасный, который тоже прекрасно понимал, что спорить с Липковичем о правильности его выбора в том, что касается Нескородевой, бесполезно. Но все же не выдержал и развил свою титаническую мысль: - Ну, ну.

- Ну… на том и порешим? – поинтересовался Герман и глянул на часы. – Сейчас Григораш явится. Выпишу его – и свободен, слышите? Звонить

--">