Ирина Шайлина - Вторая попытка

Душ и уборка попытались вернуть меня к жизни. Пустота квартиры давила, тишина звенела в ушах. Мысли вертелись вокруг Алика, его Вики, которая готовилась к счастливому новому году. Коробочка на подоконнике мозолила глаза, хотелось открыть окно и выбросить её к чертям собачьим. Но особа я рациональная, а денег ручка стоила прорву. Наконец, не выдержав безмолвия, я накинула пуховик и выскочила на улицу.

Уже темнело, зима щедра на ранние сумерки. Несмотря на крепкий мороз, на улице было много людей, в руках их были полные пакеты, многие из которых гремели бутылками, на лицах улыбки и ожидание праздника. А не спиться ли мне? Вполне удачное завершение такой неудачной жизни. Но похмелья…Грязные тарелки и запах перегара…Нет, для алкоголизма у меня слишком неустойчивая нервная система.

Ноги по памяти привели меня к издательству. Пешком пять остановок, щеки горели от мороза, нос наверняка покраснел. Город мигал бессчетными огоньками гирлянд. На площади стояла огромная ель. А почему собственно у меня ёлки нет? То, что моя жизнь летит к чертям, в ней нет смысла и цели, не говорит о том, что я не должна иметь свою личную ёлку. Нужно срочно купить ель, с этой целью обогнула толпу нетрезвых дедов Морозов и устремилась к торговому центру. Проходя мимо остановки, замедлила движение и помимо воли посмотрела на лавочку. Я бы не удивилась, если бы парень с заснеженными ресницами все ещё был здесь, холодный и неподвижный, подобно ледяной статуе, но его не было. Кольнуло разочарование, словно увидеть его было для меня на самом деле важно. Кольнуло и отпустило.

— Это ёлки? — недоверчиво спросила я у продавца. Он торговал символами нового года прямо из машины на улице. Кривые, лысые ёлки в количестве трёх штук жались друг к другу, словно пытаясь согреться.

— Ёлки, ёлки, — мужчина хмыкнул, усы покрытые инеем смешно встопорщились. И вдруг вспылил, словно обиделся: — А ты чего хотела? Новый год уже завтра. Последних приличных разобрали ещё утром. Остались вот эти, красавицы…Бери, поставить сломанными ветками к углу — и не видно будет. А я скидку сделаю. Все равно уже нигде не купишь, если только завтра искать или брать искусственную.

Так и вышло, что мне досталась ущербная ёлка. Такая же, как и моя жизнь. Небольшого размера, обвязанная бечевкой, она тем не менее была жутко неудобной, норовила выпасть из моих рук на лёд, увлечь меня за собой. Зато теперь я чувствовала странную причастность к толпе, которая текла вокруг меня. У них будет праздник, и у меня тоже. Они готовятся, и я вот ёлку несу. А то, что стоять ей в углу по причине неполноценности, а мне пить шампанское одной, им знать совсем не обязательно. Ёлка грохнулась, я грохнулась вместе с ней, ушиблась о лёд. Похоже, это становится дурной традицией, падать ежедневно. Вставая, я вскинула взгляд вперёд словно ища того парня, но его не было. Я чертыхнулась, перехватила удобнее покалеченную ель и пошла вперёд. Нечего было и думать, тащить её до дома, поэтому я перешла дорогу и направилась к остановке. И здесь была праздничная толпа, я отошла в сторонку и ступила за пластиковый козырёк. В темноте у здания, кто-то стоял, прижавшись к стене. Приглядевшись, я выругалась сквозь зубы, прислонила к столбу свою ёлку. Это был он. За прошедшие сутки он лишь перешёл на другую сторону дороги. Я подошла к нему широкими шагами. Он был высок. Стоял, прислонившись к бетонной, наверняка холодной стене. Руки, сдавшись, засунул в карманы и молнию застегнул до упора. Здесь, в сумраке я не попала под магию его глаз, они лишь казались темными провалами на его лице. При виде меня он выпрямился и попытался отодвинуться от стены, но сил не хватило.

— Ты здесь со вчерашнего дня? — требовательно спросила я.

Он задумался на мгновение, затем кивнул.

— И ни куда не уходил?

— Я заходил в подъезд, погреться.

Голос его звучал сипло, чуть надтреснуто. Наверняка простыл.

— Тебе некуда идти?

— Наверное.

— В смысле? — я начала раздражаться. — Идти либо есть куда, либо некуда. Как тебя зовут?

— Я не знаю.

Он приподнял голову, пытливо вглядываясь в моё лицо из под куцего меха капюшона. Мы помолчали. Он, наверное, не знал, что сказать, я не знала, что с ним делать.

— Я тебя помню, — вдруг тихо сказал он. Мне приходилось вслушиваться, чтобы расслышать его слова, их заглушал рев машин. — Я видел тебя вчера. Тебя помню, а ничего больше нет.