Елена Тодорова - Улей

завладевшую всей его жизнью, Адам давно осознает свое сексуальное влечение к Еве. Оно изводит его тело второй месяц подряд. Титов, естественно, рассчитывает позабавиться с этой безбашенной заносчивой стервой. Он собирается тр*хнуть ее грязно и пошло. Потому что, в первую очередь, Исаева — его заклятый враг, он ее ненавидит. Ненавидит всем своим существом.

Но Ева с расчетливой неожиданностью ломает все, что есть внутри Титова. Обнимает его неведомо мягко и чрезвычайно трепетно. Прижимается к Адаму всем телом с непривычным для них доверием. Так, словно они не остервенелые соперники, а чокнутые влюбленные.

И Титову от этого ее фортеля внезапно становится не по себе. Внутри него, там, где по шкале Цельсия круглый год ноль градусов, распространяется сильнейший воспалительный процесс. Ничего и близко похожего он никогда в себе не чувствовал. Яркая вспышка жгучим всполохом ползет по периметру грудной клетки, и жесткая оболочка капает воском, открывая за своей толщей пульсирующую чувствительную ткань.

"Я уничтожу тебя, Титов! Клянусь тебе! Я. Тебя. Уничтожу".

Эта гневная клятва палящим обухом обрушивается на Адама.

Ева Исаева — бешеная смертоносная зараза. Она жгучая, словно шоколадный хабанеро[2]. Она сладкая, словно мед. Она горькая, словно полынь. И соленая, словно кровь.

Стремительно отдирает себя от девушки. Тяжело дыша, замечает, как широкая довольная улыбка растягивает ее дерзкий сексуальный рот. Как сверкают превосходством ее черные глаза.

И все понимает… Он все понимает… Но слишком поздно.

Она уже впрыснула яд ему под кожу. И жало оставила там.

Наблюдая его ярость, Исаева не делает ни единой гребаной попытки перегруппироваться и принять защитную позицию. Продолжая улыбаться, расслабленно лежит под Титовым. Наплевательски отторгает тот факт, что тело все еще колотит от чувственного шока удовольствия.

— Ох, милый, милый, сладкий Адам… Тебе никогда не сожрать меня. Никогда не отведать моих слез и слабости, — медоточиво шепчет она, со странным сожалением ощущая, как стремительно холодеет изнутри. — Проиграешься в пух и прах, Титов.

Не стараясь понять чувства Адама, ожидает от него какой угодно реакции. Самой сумасшедшей. Он ведь так же непредсказуем, как она сама. Но Еве плевать. Пусть наорет. Если сможет… пусть задушит. Пусть закопает. Пусть.

Рука Титова опускается на оголенный живот Евы, и она невольно вздрагивает, ощущая по коже жгучее покалывание.

— Если я тебя еще не сожрал, распрекрасная гадина, то лишь потому, что время еще не настало. Я тобой еще не наигрался, — практически ласково бормочет Адам, пронзая ее похотливым взглядом. — Эва.

И это нахальное заключение калечит ее самолюбие сильнее всего произошедшего.

[1] Гюйс — украшение рубахи флотского костюма; большой воротник синего цвета с тремя белыми полосами по краю.

[2] Хабанеро — жгучий перец.

День первый (1)

Два ненормальных человека, как-то встретили друг друга.

Сойдя с ума, два сумасшедших полюбили.

© Мот feat Jah Khalib

День первый.

Гребаный унылый октябрь. Неуправляемое чувство смуты гложет Адама. Бродит по венам. Стучит в темные уголки его души. Искушает разум, дымящий лихорадочными идеями. Вытаскивает наружу самые больные схемы.

Титов даже не пытается слушать лектора. Ожесточенно рисует в тетради диковатую композицию двух несовместимых стихий — воды и огня.

Его лучший друг и соратник по различного рода махинациям, Ромка Литвин, обсуждает местных "шкур[1]", беззаботно отпускает шутки, и сам же над ними ржет. А у Титова внутри скапливается ощущение невнятного напряжения и агрессии.

— Бл*дь, мне от Ольки скоро придется скрываться, — говорит Рома, заметив направленный в его сторону обожающий взгляд.

— Зачем? — не поднимая глаз, реагирует Адам. — Пошли ее, и дело с концом.

— Нет, Тит. Грубость — твоя прерогатива. А я так не работаю.

Титов надменно хмыкает и продолжает выводить на листе странные фигуры.

— Мне, вроде как, нравится, что она всегда под рукой, — слышит он рассуждения Литвина. — Понимаешь?

— Нет, не понимаю.

Адам, и правда, не понимает, что может быть интересного в том, чтобы держать рядом с собой одну девку, касаться ее тела изо дня в день, слушать въедающийся в мозг голосок. В глазах Титова Олька Розанова — самая обыкновенная идиотка и прилипала. Она даже не стерва. --">