Елена Лабрус - Прости, мам!

мамулечка, с наступающим Рождеством! Да зачем я поеду? Вы там, как обычно, с подружками. А я уставшая, сонная. Всё хорошо! Ничего мне не одиноко. Я с Василием. И вообще собиралась лечь спать. Ладно, мам, я подумаю. Правда, подумаю. Такси работает круглосуточно. А вы пока соберётесь, меня обсудите, я как раз и приеду.

«Вот посижу немного у окна, — бросаю я на кровать телефон, — посмотрю на ночной город, на взрывающиеся петарды, допью остатки вина из початой бутылки, а там, может, и надумаю».

Приоткрываю на кухне балкон, чтобы запустить в душную квартиру кислород. Подсохший на тарелке сыр перекочёвывает на подоконник в комнате. Пустая бутылка из-под вина отправляется в мусор.

Вытягиваю ноги в туфлях, удобно откидываясь на широком подоконнике на подушку.

Волшебная ночь. Звёздная. Синяя.

«Загадать себе что ли счастья? — прищуриваюсь на чернильный небосвод. — Что там надо? Падающую звезду?»

— Господи, да что со мной сегодня, — закрываю рукой глаза и качаю головой. — Вот просто на ровном месте в полном смысле этого слова, ни с того ни с сего. Головой я что ли ударилась сильнее, чем кажется. С чего вдруг жить захотелось? Дышать полной грудью? Счастья?

От взорвавшейся трели звонка, наверно, оглашавшей эту квартиру в прошлом веке, подпрыгиваю не только я. Кот приземляется на все четыре лапы, отпрыгнув от двери на пару метров, а потом уносится в кухню, выпучив безумные глаза. И сердечко моё тоже подпрыгивает. Неужели…?

Глава 2

— Простите, я тут взял на себя смелось, — топчется на пороге мой недавний знакомый.

«Константин», — словно примеряю я его имя к строгому костюму, белоснежной рубашке, галстуку и художественном беспорядку на голове, когда он протягивает пакет.

— Это Василию, — робко шагает он в квартиру, когда я отступаю. — Не знаю пьёт ли он молоко такой марки…

А я растерянно киваю, потому что вдруг остро чувствую из ванной душераздирающий запах кошачьего туалета.

— Простите, — поспешно захлопываю дверь, прикрывая нос. «И чем только тебя, засранец, кормят?» — Я же забыла представиться! Боже, простите Константин, Диана, — очнувшись, протягиваю я руку вместо того, чтобы взять пакет. Он в ответ перехватывает пакет, когда я, опомнившись, уже убираю руку.

В общем, после всех этих неловких телодвижений, наши руки, наконец, встречаются. Потом пакет, наконец, перекочёвывает в кухню. И я извлекаю из него и пакет молока, пару бутылок вина и полный набор закусок.

— Не хотел, чтобы вы сегодня голодали, — пожимает плечами Константин в ответ на мой удивлённый взгляд на всё это изобилие. И ещё более удивлённый, когда я вижу своё любимое вино и салаты, что я как правило, и выбираю в супермаркете.

— Но как? То есть спасибо, конечно, — «Боже, стукните уже меня, мямлю!» — но тогда вам придётся остаться и помочь мне всё это съесть.

— Только если вы не против. И вы, конечно, могли подумать, что я надеялся…

— Тогда вы тоже можете подумать, что я ждала, — откидываю назад волосы, кивая на платье.

— Но я действительно надеялся, — обезоруживает он меня своей честностью и прямым открытым взглядом.

— А я действительно ждала, — пожимаю плечами.

И не знаю нужны ли уже лишние слова, когда два человека встретились и почувствовали тягу друг к другу. Не просто физическое притяжение, а какое-то родство душ.

— Прости, мам, но я не приеду, — ухожу я в ванную, чтобы, заткнув нос, поменять «зловонную бомбу», грозящую испортить нам вечер, на свежий наполнитель. А ещё как-то неловко при Константине врать. Оно и маме врать неловко, но это для её же блага, чтобы не надумывала лишнего, не волновалась. — Нет, ничего у меня не случилось. Нет, не встретила я никого!.. Я не нервничаю, просто Васькины «подарки» убираю, а это знаешь, не самое приятное занятие. Да, лягу спать. Одна, мам, одна, — улыбаюсь я. — Давай, до завтра!

И пока я отлучалась, Константин уже накрыл стол.

И то ли мамин голос меня немного остудил, то ли просто неловкость первых минут спала, но если мои любимые салатики вызвали у меня просто удивление (даже приятно, что вкусы у нас схожи), то вид накрытого стола вызвал холодок на спине.

Мои фарфоровые белые с золотым ободком тарелки. Не те стеклянные, что стоят в шкафу с краю, а убранные подальше, потому что пользуюсь я ими редко.

Мамины «праздничные» мельхиоровые вилки, что стояли и вообще в пластиковом дипломате за шторкой. Да, я обожаю их тяжесть в руке, их --">