Александра Морозова - Последнее письмо

— Ты даже за чистой одеждой не поднимешься? — спросил Андрей.

— Нет. Наверняка эти мартышки уже поджидают в прихожей. На работе у меня есть запасные футболки. Утром переоденусь.

Андрей кивнул и потянулся к рычагу переключения передач.

— И ещё кое-что, — добавила я. — Всё-таки я жутко голодна. Давай заедем куда-нибудь поужинать?

Андрей замер на мгновение, потом откинулся на спинку кресла.

— Это всё или у тебя есть ещё, что сказать?

— Есть. Не могу не думать о том письме.

— Я тоже, — признался Андрей. — И что думаешь?

— Что мы никогда не знаем, какой момент в жизни станет поворотным и какое событие, пусть даже незначительное, изменит её навсегда.

Андрей обдумал мои слова и спросил:

— И что из этого вытекает?

— Что нужно лучше думать, прежде чем принять решение.

Андрей молчал.

— Прости меня, — прошептала я.

— Ты ничего не сделала.

— В том и дело. Ничего! Я просто отмахнулась…

Внезапно у меня потёк нос. Платка не было, я вытерла его тыльной стороной ладони.

Андрей как-то обеспокоенно на меня посмотрел, придвинулся ближе.

— Влада, погоди…

— Нет, ты просто пойми, — тараторила я, захлебываясь от насморка. — У меня не было никогда серьёзных отношений. Я от них убегаю. Как только чувствую, что что-то начинает появляться, — сразу бегу. Я просто не хочу, чтобы это повлияло на мою учёбу. Не хочу, как моя мать, зависеть от мужчины.

— Я понимаю, Влада, правда, — сказал Андрей, ладонями стирая что-то с моих щёк. — Мы же всё обсудили. Я и сам когда-то был студентом. Не таким амбициозным, конечно, но всё равно… Я понимаю тебя и не тороплю.

— А ты поторопи! — крикнула я, и воздух в машине зазвенел.

И только тут до меня дошло, что влага на моём лице и непонятно откуда взявшийся насморк — это слезы. Я уже не просто плакала, я почти рыдала и, не в силах больше сдержаться, стукнулась лбом в плечо Андрея.

— Тише, тише, — шептал он мне в самое ухо так бархатисто, что я плакала сильнее. — Влада, правда, всё хорошо.

— Нет, не хорошо! — я вырвалась и посмотрела ему прямо в глаза. — Всё совсем не хорошо!

Мне захотелось сказать ему что-то грубое, ехидное, чтобы хоть как-то отплатить за то, до какого жалкого вида он меня довёл. Но заглянув в его глаза, добрые и тревожные, я лишь прошептала: «Прости» второй раз за день, чего раньше со мной не случалось.

— Ничего, — ответил Андрей. — В бардачке есть салфетки.

— Я сейчас ужасна, да? — спросила я. — Перемазанная соплями, тушью…

— Нет, что ты, конечно, нет!

— Но желание поцеловать меня у тебя не возникало?

Слова дрожали, вылетая из моего горла, как дрожало и сердце, и коленки, и всё моё глупое, трусливое и тщеславное существо. Андрей ласково улыбнулся.

— Оно у меня не пропадало. Просто обычно я не целую друзей.

И я, движимая чем-то изнутри, рванулась к нему и поцеловала. Андрей, если и растерялся, то очень быстро опомнился, и уже через мгновение я ощутила решительность ответного поцелуя. Его пальцы зарывались в мои волосы. Другой рукой он охватил мою талию и притянул к себе. Мне стало жарко, я задыхалась, но не хотела останавливаться.

И вдруг резко и требовательно прогудел клаксон другого автомобиля. Мы с Андреем не сразу вспомнили, что перегородили дорогу. Засигналили снова, уже дольше и настойчивее.

Андрей немного суетливо взялся за руль. Машина тронулась и довольно быстро разогналась. Андрей проехал мой дом и следующий и остановился только у выезда на шоссе.

— Мне нужна минута, — сказал Андрей. — Хочу сообразить, куда ехать ужинать.

Нам обоим было неловко смотреть друг на друга. Казалось, мы дети, которые сделали что-то, за что дома им хорошенько влетит, но что они хотели сделать уже давно, а теперь они искренне рады своей шалости и им наплевать на наказание.

Я разглядывала тоненькие белые полоски на своих джинсах и улыбалась, а когда молчание стало совсем нелепым, спросила, чуть повернув голову к Андрею:

— Где ты нашёл ромашку?

— Что?

— Ромашка. Ты принёс утром.

Андрей улыбнулся.

— Так я тебе и раскрыл все секреты обольщения.

Я толкнула его ладонью в плечо.

— Ты кого собрался обольщать?

Андрей неопределённо повертел головой.

— Каких-нибудь глупеньких молоденьких медсестричек, например.

— Дурак!

Я шмыгнула носом, громче, чем хотелось бы.