Екатерина Орлова (Katherine O.) - Хочу тебя использовать

наши родители.

– Не говори так. Невозможно заменить ни одного ребенка.

– Святая простота, – хмыкнув, отвечаю я, вгрызаясь в невероятно вкусную булочку с повидлом.

Доев ужин, помогаю бабушке убрать посуду, но она отгоняет меня от тазика, в котором моет ее.

– А что, посудомойки у тебя нет?

– Какой посудомойки? – удивляется она.

– Ну, такая машинка для мытья посуды.

– Какая машинка, внучек? В селе, – качает бабушка головой, полоща тарелку из железной кружки.

– А… раковина? – офигеваю я.

– Нет. Да и зачем она мне? Мне и с ведром нормально.

– А кто тебе воду в ведре носит?

– Так сама и ношу.

– Откуда?

– Во дворе колонка есть, – кивает бабушка на выход из дома.

Я присвистываю, пытаясь сложить в голове условия бабушкиной жизни. Мама говняная дочь, если не смогла бабушке даже воду в дом провести. Я не знал, на что потратить свои выигрыши от гонок? Собирался спустить их на Ибице, но в последний момент передумал туда лететь. Так вот теперь у меня появилась такая статья расходов, что хоть бы хватило денег. А главное, тяги. Потому что я вообще ни фига не шарю ни в воротах, ни в водопроводе.

– Ну а туалет?

– Так на улице.

– В смысле – на улице? – таращусь на бабулю как на пришельца, а она смеется.

– Пойдем, покажу.

Мы выходим из дома, бабушка включает свет, тускло освещающий дорожку, в конце которой стоит некая конструкция, напоминающая телефонную будку. Ладно, я ж не в лаборатории вырос, и понимаю, что деревянная покосившаяся хибарка – это туалет. Но блядь, в двадцать первом веке! Я думал, это пережитки прошлого! Но нет.

– Слушай, и это у всех тут так?

– Нет, – отвечает бабушка, словно забавляясь моей реакцией. – Молодежь, конечно, себе и водопровод в дом проводит, и туалет, и машинку стиральную ставит. Автомат, – важно добавляет она. – А мне уже это зачем?

– И как ты стираешь?

– А у меня малютка есть.

– Кто?

– Что, – поправляет бабушка со смехом. – Машинка такая маленькая. Она у меня в сарае стоит. Я ее вытаскиваю, из колонки воду набираю и стираю. Потом полощу руками и развешиваю на веревки, – она указывает рукой в сторону, но в темноте я не совсем понимаю, куда.

– Ого, – только и могу выдать я.

– Да ты не переживай, внучек, я привыкла за столько лет. Я и малютке рада, все ж легче, чем руками. А то раньше настираешься, а потом пальцы крутит от боли. Сейчас всяко легче. Ну давай, идем, будем укладываться.

– Я покурю еще, – достаю из кармана пачку сигарет и зажигалку.

– Гадость это, – качая головой, отзывается бабушка, а потом идет в дом. – Постелю пока.

Как только кружевная шторка на входе в дом закрывается за бабушкой, я подхожу к двери и выключаю свет во дворе. Закуриваю и, задрав голову, выпускаю дым в небо. Звезды здесь словно волшебные, в городе такие не увидеть. И так их много, словно кто-то рассыпал их по небосводу. Я думал, что мне хреново живется. А моя бабушка, оказывается, застряла в каменном веке и даже не жалуется.

– Мяу, – раздается слева, а потом жирный кот начинает тереться о мою ногу.

Присаживаюсь на выступ дома и глажу наглую морду, в очередной раз затягиваясь.

– Вот кому здесь живется хорошо, да, котяра?

– Мяу, – отвечает он.

– Так я и знал, – усмехаюсь, трепля его живот.

Докурив, возвращаюсь в дом, заперев дверь на большой скрипучий засов.

– Кирюш, я тебе постелила в дальней комнате, – говорит бабушка, когда я вхожу в «гостиную».

Телевизор уже выключен, экран накрыт салфеткой.

– А это зачем? – киваю на кружевную ткань, покрывшую кинескоп.

– Так чтоб пыль не садилась. И красивее так, – умиляется бабушка.

– Это ты сплела?

– Связала. Да, я. Еще и носочков тебе, кстати, навязала, только посылка почему-то возвращалась три раза, – грустно заканчивает она. – Завтра тебе их отдам.

– Спасибо, ба, – на меня накатывает такая бесконечная нежность к ней. Подхожу и обнимаю свою коротышку, а она обвивает мою талию морщинистыми руками и всхлипывает. – Ба, ты чего?

– Ой, да не обращай внимания, – говорит она, отстраняясь и утирая слезы воротником халата. – Я ж старая уже, тонкослезая стала. Ну все, топай спать.

– Я рад, что приехал, ба, – произношу негромко.

– И я, внучек, рада, – с ласковой улыбкой отвечает она.

Мы расходимся по комнатам и укладываемся спать. Это так странно: вокруг столько звуков, и ни одного громкого. Ни воя сирен, ни шума машин, ни ругани за --">