Светлана Воропаева - Целительница: другая

дом. Сделают тебе свидетельство о рождении и аттестат. Дубликаты, конечно. Ты не публичная личность, чтобы сильно копать твою историю. А так будут реальные документы. Пока будешь в декрете, окончишь заочно какой-нибудь институт. Так и время незаметно пролетит.

Отчего-то Вика не радовалась такой развязке, а даже испытывала боль. Сердце ныло и, как камень, тянуло вниз – в печаль и стыд. Удивительно, но эта боль была не для неё, а для Виктора. Боль подталкивала и давала ей силы вступить с мужем в спор.

– Прости, милый. Я сейчас с тобой не согласна. Я чувствую себя воровкой и предательницей. Нужно сказать Алексею о моей беременности.

– И что будет? Останешься там?

– Нет. Поговорю с Витой. И попрошу обменяться телами.

– Так ты предашь меня.

– Так я даю нам возможность родить нашего ребёнка и не жить с грузом ответственности за враньё. И без того много сложностей в жизни. К чему ещё и это?

– Я хочу этого ребёнка.

– А я хочу ребёнка от тебя. Я больше не боюсь иметь детей. Всё это случилось именно для того, чтобы я перестала отказываться от полной семьи. И всё происходит вовремя, когда я понимаю прежние родовые программы, которые бы сделали моё материнство адом. Теперь будет иначе.

– И ты будешь врачом?

– Я с детства об этом мечтала. Если мечта окажется не так заманчива, уйду и в декрете получу другое образование в вашей вселенной, чтобы потом работать кем-то ещё.

Виктор молчал и водил пальцем по лбу, словно хотел разгладить морщины.

– Ангел сказал, у нас по судьбе может быть трое детей.

– С этим?

– Без.

– А так было бы четыре.

Вика округлила глаза:

– А-а-а, давай договариваться на берегу! Ты хочешь четверых детей?

– Мы давно уже в одной лодке, милая, – пожурил её Витя. А потом улыбнулся: – Готов сойтись на двух.

– Договорились! Будет двое и наших.

– Я поговорю с Витой.

– Давай я сама. А если не получится, ты подключишься.

– Хорошо.

***

Солнце было в зените, пекло макушку и искрило воду в Москве-реке. Какое забытое чувство – стоять здесь между встречами и набираться сил перед решением очередной задачи!

– Как быстро всё налаживается, да, серый?

– Нет, – ответил ангел, проявившись рядом с Викторией.

– Разве? – не на шутку удивилась Вика.

– Ты считаешь, что больше двух лет траура, один из которых был в полном забвении, – это быстро?

– Но сейчас всё происходит стремительно.

– Как пружина, которую долго сжимали, а потом отпустили.

– То есть всё могло произойти раньше?

– Оно происходит тогда, когда происходит. Когда ты к этому готов. Да и не только ты.

– Я рада, что это происходит.

– И я.

– Тебя потом поменяют на обычного ангела?

– Не сразу.

– Могут оставить? Как-то ты мне симпатичен.

– Это приятно. И будет зависеть от тебя.

– От того, как я перейду в другую вселенную: в этом теле или теле Виты?

– Нет. От решений, которые ты будешь принимать через пару лет.

– О, значит у нас будет ещё пара совместных лет! Хорошая перспектива.

– Согласен.

– Подскажешь, где сейчас Вита? А я пока переброшу себя в ту вселенную.

– Не нужно. Она здесь.

– Ого?! С Лёшей?

– Нет.

⠀

***

Сосны слегка покачивались на ветру и не пускали солнце пробиться к земле. Именно поэтому здесь всегда было немного зябко, а может, и от большого количества энергии смерти.

– Привет, – кивнула Вита, когда Пятницкая подошла к могиле Виктора. – Ощущение, что это могила моего мужа.

– Отчасти ты права.

– Что ты сейчас здесь чувствуешь?

– Грусть. Произошедшую трагедию никто не отменял. Сначала опустошение сменяет боль, а потом на его место приходит грусть, как минимум о том, сколько времени потрачено на печаль. Такой вот парадокс.

Вита помолчала и вдруг с улыбкой сказала:

– Иваныч хотел вернуть лопатку.

– Иваныч хороший. Смотрю, и чай принёс.

– Да. Пошёл сейчас на другой край кладбища. Кто же потом будет ухаживать за этой могилой, когда ты уйдёшь?

– Оля, первая жена Вити, и её новый муж. Об этом я не переживаю.

***

Вики, как нерадивые школьницы, сидели на задних стульях в аудитории «Алеф-практики» и шептались. Пространство было светлым, как и рассказывала Маша. Белые стены местами оголились до выкрашенного белым кирпича, белые стулья, белая доска с маркерами, белая тюль, сдвинутая в сторону, а на подоконниках – серебристые высокие канделябры для одиноких увесистых свечей. Тоже белых. Ну и светлый ламинат на полу. --">