Арина Арская - Я была хорошей женой, но после развода буду плохой бывшей

Калечит душу.

— Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша…Доктор сказал… — теряюсь и начинаю оправдываться.

— Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела

и у меня не встает на тебя.

Шагает к двери.

Я знаю — сейчас он поедет к ней. К той, которую я видела на фотографиях. Молодой. Сочной. Желанной.

— И тебя это совершенно не беспокоило, — бросает через плечо. — Не тревожило. Останавливается рядом. Дышит мне в лицо. — Я тебе не трахал уже несколько месяцев.

Грубый. Злой. Настоящий.

Теперь я знаю — его сдержанные улыбки по утрам, ласковые поцелуи перед работой — обман.

Он играл.

А настоящая жизнь — за стенами нашего дома.

— Или ты думала, что я балуюсь ручкой в душе, как тупой подросток? — он приподнимает бровь. — Или внезапно стал импотентом? Нет, — усмехается и наклоняется, чтобы выдохнуть мне в щеку, — это с тобой я ничего не хочу, но ты моя жена, а жены, как говорил мой отец, не для удовольствия и радости. Теперья я понимаю, о чем он говорил. Ты моя — обязанность, долг, ответственность.

Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от жестокого Павла, чтобы спрятать слезы.

Он уже у двери. Поправляет галстук — тот самый, что я дарила.

— Если ты сейчас уйдешь… к ней… — сипло шепчу я, — то я тебе этого не прощу…

— Ты думаешь, твои слёзы меня остановят? — леденящим тоном бросает он, не оборачиваясь. Пальцы лениво затягивают узел галстука туже. — Я уйду. К ней. И ты даже не пикнешь — знаешь почему?

Резко поворачивается. Глаза — как дуло пистолета.

— Потому что в нашей семье такие правила.

Шаг вперёд. Ладонь хватает мой подбородок, задирая лицо к свету.

— Я не буду у тебя спрашивать разрешения быть с другой, — прожигает черными глазами во мне дыры, — я тебе не мальчик, который боится мамочку. Твоя роль — быть женой. Улыбаться на ужинах, мероприятиях, сюсюкаться с нашими внуками. Мне этого достаточно. Такой у тебя возраст. Предпенсионный. Что же поделать бабий век короток.

— Я не хочу улыбаться рядом с тобой на ужинах… — шепчу и хватаю его запястье, чтобы убрать его руку от моего лица.

— Неужели развод? — насмешливо спрашивает он с издевкой округлив глаза. — Ой, напугала! — смеется.

Возвращается к двери и презрительно кидает:

— Думаю роль разведенки, которая размазывает сопли и слезы по лицу и сидит на содержании бывшего мужа, тебе отлично подойдет.

Переговорная начинается плыть перед глазами. Поднимается тошнота, кружится голова.

Я потеряла для Паши ценность. Я для него — старая клуша, от которой его тошнит. От которой веет болезнью и старостью.

Вновь оглядывается:

— Ты права. Наши дети выросли, я их поднял на ноги, — хмыкает, — отцовский долг отдал. Смысл быть сейчас с тобой?

— Никакого, — мне зябко.

Я падаю на один из стульев. Ноги меня не держат, и я могу грохнуться в обморок.

— С этого дня тебя больше не пустят ко мне в офис, — Паша окидывает меня разочарованным взглядом. — Будешь в черном списке у охраны. И твою сегодняшняю истерику мои адвокаты оценят в серьезные убытки для компании. Как в финансовом плане, так и в репутационном.

— Когда будут готовы документы на развод? — стараюсь сфокусировать взгляд на Паше, сопротивляясь липкому обмороку, что затягивает меня в холодную темноту.

— Сегодня. Я не буду тянуть.

Выходит, и я под волной слабости сползаю со стула на пол. Слышу раздраженный голос Паши за дверью:

— Алиса, займись моей женой. Она опять там устроила драму на пустом месте.

3

— Господи, Мира, — папа сердито заглядывает в мое лицо и похлопывает по щекам. — Что случилось... Где Паша?

— Он с другой, — отмахиваюсь от жилистой и морщинистой руки отца.

Алиса зря его вызвала.

Он всегда уважал и даже восхищался моим мужем.

Говорил:

— Он человек жесткий, сильный и волевой. Таким мужчина и должен быть. Никогда не распустит нюни.

Делаю глоток воды.

Алиса отвела меня в комнату отдыха для старших