Екатерина Николаевна Островская - Не расстанусь с Ван Гогом

своем фильме.

Только сейчас Надя поняла, что стучит в центре мирозданья, – это колотилось ее собственное сердце.

– А помог мне не талант, а случай, – продолжал Саша. – Фильм был о детском доме в захолустном местечке, каковым мой родной город и является до сих пор в полной мере. Исполнителя главной роли, как и всех артистов, привезли из Москвы. И вдруг выяснилось, что паренек этот, очень типажный, кстати, сам сидит на таблетках, а когда их нет, нюхает клей. С мешком на голове, в отключке, его и застукали. Ладно бы режиссер застукал, а то ведь поймал какой-то проверявший ход съемочного процесса представитель из Министерства образования: фильм ставился на бюджетные деньги.

Пацана кое-как привели в чувство, а дальше случился скандал – проект хотели закрыть. Тогда режиссер сообщил, что у него есть запасной вариант, и показал меня. Сценарий кое-как переписали. Любителя нюхать клей оставили на пару дней, пересняли пару-тройку эпизодов, досняли другие – по новому сценарию бывший главный герой бросался под поезд. А потом уж стали снимать меня: как я переживаю смерть друга и восстаю против существующих в детском доме порядков.

– Я смотрела фильм, ты был очень убедителен, – признала Надя. – Мы с мамой вместе ходили в кинотеатр. Ты ей тоже понравился.

– Нина Черкашина ведь твоя мать? – спросил Холмогоров, хотя наверняка и знал это.

Надя кивнула.

– На первом курсе я был на спектакле с ее участием, – сообщил Саша. – Она прекрасная актриса, жаль, что из театра ушла.

– Мама не ушла, а перешла в другой. Там у нее все главные роли. И отец занят почти во всех постановках.

Саша промолчал. Вероятно, он знал и об этом.

Они почти час шли вдвоем, но дорога до парадного ее дома показалась Наде в этот день удивительно короткой.

– Завтра позволишь сопровождать тебя? – спросил Холмогоров.

– Буду рада, – согласилась Надя.

Она вошла в квартиру. Плакать по потерянному Решетову уже не хотелось, наоборот, хотелось смеяться и петь. На месте не сиделось. Подойдя к книжной полке, Надя не глядя вытащила книгу и сама удивилась тому, что взяла ее, ведь не собиралась читать. Закрыла глаза и загадала, что откроет и посмотрит на обложку: если книга об актере, то Холмогоров до конца года сделает ей предложение. Открыла и посмотрела. Сомерсет Моэм, «Луна и грош». Поставила книгу обратно на полку, повернулась к стеллажу спиной и, стараясь не оборачиваться, взяла другую. Посмотрела: «Театр» того же Моэма.

– Ну что ж, – произнесла она вслух, – значит, до конца года не успеет, осталось-то всего три месяца с небольшим, а вот после Нового года…

Но Саша успел.

Месяц он провожал ее. Недели две просто так – до парадного, потом до лестничной площадки, потом… Потом она сама пригласила его пообедать. Раз, другой… Вечером пили чай, и Холмогоров спешил к себе в общагу. А еще встречались во время перерывов между занятиями. И болтали, болтали, болтали. О всякой ерунде, но более всего о театре.

Однажды она не увидела его в институте. Подошла к двери, за которой шло занятие по актерскому мастерству, чуть приоткрыла дверь и услышала голос мастера:

– Ну, кто так двигается, милочка? Девочки на трассе более элегантны, чем ты. Кто ты у нас сегодня, Нина Заречная, кажется? Не слышу!

– Да, Нина Заречная, – тихо подтвердил дрожащий голосок какой-то студентки.

– О! – согласился педагог. – Значит, мы все-таки готовим к постановке чеховскую «Чайку», а не пьесу какого-нибудь нынешнего Пупкина о жизни вокзальных шлюх… Кто там за дверью? А ну закрыть быстро!

Надя захлопнула дверь и понеслась прочь.

Как оказалось, Холмогоров простудился и на занятия не пошел. Тогда она купила лимоны, соки, выгребла из домашней аптечки лекарства и помчалась к нему.

В комнате было сильно накурено. Из-под треснутого потолочного плафона слабо пробивался тусклый электрический свет. За столом сидели трое парней – соседи Холмогорова по комнате и две незнакомые девицы. Перед ними толпой стояли бутылки с вином и пивом. Надя вошла внутрь и задохнулась от разъедающего глаза дыма.

– А где Саша? – спросила она, потому что разглядеть что-либо было невозможно.

Один из студентов взял со стола бутылку, стал наполнять стаканы и, не глядя на вошедшую, бросил:

– Вы по какому вопросу?

А второй мотнул головой в сторону кровати.

– Вон он лежит. Только не --">