Виктор Александрович Кочетков - Звенья цепи (СИ)

class="book">Стоит Василий, мечты, грезы сердце наполняют, дух воспарил высоко-высоко. А не видит ползущего с болот тумана, не слышит шорох пернатых крыл в вышине, не замечает сгущения хлябей небесных. То нежить с праздника бесовского возвращается. Торопится до света успеть, в норы свои забиться.

Затеплилась искра в оконце, сквозь щели ставень пробился лучик золотой. Зажгла лампадку Алёнушка, подкинула дровишек, выгребла золу из поддувала. Зелье на печи кипит, дух смрадный в трубу уносит, варево волшебное бабушка завела, приворот вечный готовит. Княжий наказ строгий, суровый. Да и награда немалая. Хочет князь княжну литовскую в жены сыну своему старшему. А через то к землям и богатствам литовским прикоснуться, с тестем замириться по-родственному, передышку земле Русской сделать, от бед и разора оправиться.

Все знает Алёна, бабушка ничего от нее не скрывает. Время придет, всю силу ей отдаст, всему научит. Дева юная и так многое умеет, но до поры никому не открывается. Хочет она повелевать, играть на людских слабостях, покорять… Богатства и славы хочет Алёнка, титула княжеского, не иначе. Оттого слушает бабушку, знания тайные перенимает, скорее повзрослеть желает. Невестой, ладушкой князю своему станет. Тому, третьему, младшенькому. А князь-отец никуда и не денется, – уговор у них с бабушкой твердый. Иначе самому не устоять тогда. Мама Услада давно с ним крутит, одинокий князь, бобылем живет. Ну, а эту связь скрывает от людей, святым казаться хочет, непорочным. Но крепко привязан князь, не вырваться ему, не выскочить. Да и не хочет он, любит безумно. Только о земле печется, славы жаждет, ворогов сокрушить поклялся. Братьев своих в опалу, кого и под меч… Не Алёнкина забота в такие дела вникать. А она и не вникает. Зелье варит, бабушке помогает, суженого ждет.

Стоит Василий возле городьбы, томными мыслями плененный. И столько силушки в руках, столько воли и лихости в груди, что вот взял бы упор, да сдвинул твердь земную! Оглянулся вокруг в поисках воротила…

Синяя плотная мгла наплывала стелющимися по земле облаками. Достигла его, окутала непроницаемой тьмой, остудила вскипевшую удаль. Странное скрипение донеслось из близкой дубравы. Невозможно было разгадать направление, но звук приближался. Василий широко раскрытыми глазами вглядывался в сине-зеленую муть. На мгновение мгла распалась на клубящиеся островки, и он увидел, как мимо него катится старое рассохшееся тележное колесо, вздрагивая на колдобинах истлевшими спицами.

Ухватился добрый молодец за обод, взметнул высоко вверх, да со всего маху насадил на кол городьбы. Взвизгнуло колесо, село плотно, застряв промеж частокола. Подивился своей хватке Василий, возрадовался по-детски. Усмотрел прогал в тумане, бросил прощальный взгляд дому любимой и пошел восвояси.

Ужаснулся хутор с рассветом, загомонил в предчувствии страшного. На самой заре косцы увидели задавленную, висящую на изгороди старую Рогнеду. Ворот исподницы глубоко врезался в шею, изрезанное морщинами лицо черно-синее, в жутком оскале, длинный язык свесился на бок, пена застыла на губах. Кто сотворить смел такое, жители и предположить не могли. Завыли старухи, заголосили молодицы, зашлись в плаче малые дети. Все знали, чем окончится это лихо…

Василий вовсе духом пал, вспомнил ночь вчерашнюю. Чуял, как жжет внутри, растекается, режет боль острая, невыносимая. Ушел в поля, спрятался в колосьях, сжался в стонущий комок. Пролежал так до сумерек, промучился, с лица сошел, почернел весь, осунулся. Встать хотел, домой идти, шевельнуться не смог. Глянь: – Алёна перед ним возникла. Очи сверкают яростно, ланиты пламенем горят, кулачки сжаты грозно, накрепко. Впилась взглядом, насквозь прожгла, всего наизнанку вывернула. За бабушку спрашивала. Только ничего не мог ответить Василий, лишь мычал да головой кивал. Странно, но все понимала девица, все из него выманила, обо всем поведать заставила.

Заплакал Василий, в ноги пал, отпущения возопил у девы юной. Только не простила она, не пожалела отрока, не дала пощады. Да и как, если дух Рогнеды в ней обретался, к мести призывал, к проклятию. И прокляла Алёнка отрока Василия, на веки вечные предсказала роду его по мужской линии жизни не более тридцати лет и тридцати зим, и не живать более. А смерти лютой, безысходной, мучительной.

И в тот час вышел дух из добра

--">