Алинда Ивлева - Сбежавший жених

справлюсь, мне легче так…, когда знаю, что у тебя все хорошо. Пять лет я думал, думал, а стоит ли все это ворошить, я был против, брат настоял, мол, диагноз серьёзный, нужно сказать. Вряд ли увидимся. Пятого октября, в тот злосчастный день, после этого треклятого мальчишника ещё не отошёл, опаздывал. Ты же помнишь, я надеюсь, братишка то непьющий. Он сел за руль. Что произошло – плохо помню, тысяча осколков, бешеный водоворот и каменная молотилка одновременно. Боль адская во всем теле. Глаза залиты еще тёплой кровью, не выношу с тех пор этот запах. Мерзкий металлический привкус во рту. Ору брата. Тишина. На водительском никого. Оказалось, он вылетел через лобовое. Я перелез на водительское сиденье. Мою дверь заклинило и вмяло в салон.»

Лана выронила письмо:

– Что с ним? – прошептала еле слышно.

– Я пойду, прочти лучше, когда будешь одна, – Алексей отвернулся, чтоб скрыть слезы, резко встал, положил на стол визитку:

– Если сможешь, после всего этого, набери! – брат Руслана исчез в Женевской пестрой сутолоке центра.

«Короче говоря, ни к чему тебе эти подробности. Я до сих пор люблю, а значит еще живу, дышу, помнишь, как там у Высоцкого. Мне бы в синь твоих глаз бездонную только б ещё раз посмотреть, почувствовать твоё дыхание на плече, пишу и мурашки. П…ц без тебя. А помнишь, как на чертовом колесе застряли над Хайхэ. Ты была невозмутимо спокойна, любовалась фиолетовыми бликами на реке от неоновых вывесок и мерцающих ночными огнями высоток. Тогда я понял: меня полюбила самая смелая женщина в мире. А я был похож, ты тогда сказала, на священного тамошнего льва у могилы какого-то императора. Вспоминаю и сердце вдребезги, до зубной боли ломает. Дотронуться, голос услышать, ты так же пахнешь цветущей вишней? Ух, в памяти аромат. Что – то расчувствовался, зэкам не до лирики. Я уверен, что именно это бы ты и сказала. И припечатала бы своими синими глазищами. Умеешь ты убить взглядом и оживить касанием. В общем, олененок мой, больница, полиция, брат отвлёкся, он не помнит толком, кромешная темнота, провал в памяти у обоих. Мы лишили жизни мать и дочь. Мы. Я виноват, что доверил руль. Он же плохо водит, да думал, что там ехать, до маркета, Никита попросил перед загсом шампанского купить и сигарет. Сигареты кончились, твою мать. Я больше не курю. Взял вину на себя. А тут ещё этот поганый диагноз. Заслужил, не спорю, тысячу раз проклинаю себя. Заслужил, а вот тебя – нет. Люблю до смерти. Не знаю, сколько осталось, опухоль говорят, неоперабельная. Много писем тебе написал, не одно не отправил. Лишь это отдал брату. Когда меня не станет, хоть так попрощаться. Ты не должна жить в вечном разочаровании. Верь в любовь! Верь, родная. Навсегда с тобой, навечно твой, будь счастлива без меня. Я проклят.»

Лана крикнула официанта. Зал мгновенно затих от её фальцета. Рассчиталась, схватив визитку, рванула в отель. Полы красного плаща развевались, встречный ветер терзал волосы, наждачкой ливень хлестал по щекам. Она влетела в отель как фурия, набрала номер Алексея:

– Где он? Он жив?

– Пока да, сегодня должен выйти, досрочно, по здоровью, – гнетущая пауза. – Велел никому не встречать. Но я скину адрес смс.

– А ты все такой же бесхребетный, да? Брат сказал…, – девушка не смогла договорить. Слезы душили, душа полыхала.

Дернула звонок на стойке:

– Ближайший рейс до Ярославля?

Портье заглянул в компьютер:

– Через три часа, с пересадкой, фрау.

Лана кинула паспорт и стремглав бросилась к лифту. За вещами. На ходу вырвалось распоряжение:

– Возьмите любой билет на этот рейс.

***

   ⠀Шестого октября было пасмурно. Кучевые облака свинцовым покрывалом заслонили город. Хлебная улица. «Как символично», – думала Лана. «Никогда не думала, что способна простоять в туфлях и плаще более шести часов под пронизывающим дождём, возле обшарпанных бледно-зеленых ворот с надписью бордовой "ФКУ ИК-1".»

Железные ворота со скрежетом, терзающим слух, разъехались. Человек в форме проводил мужчину в синем костюме и белой рубашке. В руках пакет из "Ароматный мир", под мышкой блок сигарет. Ежик седых волос изменил Руслана до неузнаваемости. Он оглянулся по сторонам. Передернул плечами. Ссутулился, подняв воротник пиджака, побрел вдоль тюремной стены.

– Руслан, – впалые щеки застыли, словно на маске, снятой с покойника. Он напрягся как пружина и ускорился. «Показалось», – решил Руслан.

– Руслан, прости, стой, прости меня! – Лана бежала по лужам, не чувствуя --">