Эллен Фоллен - Психея

локоны со спекшейся кровью с лица, ее огромные, прекрасные глаза, наполненные ужасом, раскрыты. Падаю на колени, прикладываю голову на ее грудную клетку, в каком-то оцепенении мое дрожащее дыхание, вперемешку с жуткими звуками, вырывается изнутри.

– Мамочка, – шепчу я, сама не своя, – дыши, милая.

Я не узнаю свой голос, с дрожью в руках трогаю ее окоченевшее тело без признаков жизни, все еще не веря, что это по-настоящему. Огромный порез на ее шее, с рваными краями.

– Господи. Боже. Помоги, – хриплю я, дотрагиваясь до стационарного телефона окровавленными пальцами, набираю девять-один-один. Несколько коротких гудков, женщина что-то говорит, просит объяснений, пока я повторяю раз за разом адрес дома моих родителей. – Прошу вас, – все, что я в силах сказать.

Ноги не хотят меня слушаться, я оглядываюсь, как ненормальная, по сторонам, и эта долбанная надежда, которую больше всего ненавижу, зажигает огонек в моем сердце. Шатаюсь, выхожу из гостиной, следы на ковре заканчиваются около кабинета моего отца. Приоткрытая дверь, и я кричу не своим голосом при виде еще двух трупов. Мой отец полулежит в своем кресле залитый собственной кровью, зажав в руках какие-то бумаги. Я останавливаюсь в дверях, не в силах сдвинуться. Медленно оседаю на пол, обхватив руками колени, и раскачиваюсь из стороны в сторону. Фигура, расположенная в ногах моего отца, одетая в походную кофту и джинсы, которые я купила сама в магазине, когда испортила старые. Огромная дыра в голове и рядом лежащий пистолет, – Джаред убил себя. Он убил нас всех. Шум в моей голове усиливается, голоса, разговаривающие на разных языках, прячу лицо в коленях.

Эпилог

В последнее время я стала очень ценить тишину и покой. Отрешившись от мира, находящегося снаружи стен этой больницы, мне было намного легче. Приятные тона обоев, мягкая постель, сон и еда в определенное время. Никакой информации извне, новостей, вспышек камер… ничего. Восемь месяцев в лечебном учреждении, как ни странно, утешили меня и успокоили. Я не хотела возвращаться в реальную жизнь. Это было слишком.

Восемь месяцев назад после похорон моих родителей я заперлась в своей квартире на долгих три недели. Каждый день мне делали доставку на дом – минимум еды и максимум спиртного. Очень много. Я даже не успевала протрезветь, как заливала в себя без разбора. Мое тело с каждым днем все больше истощалось, а разум продолжал работать в загнанном в рамки режиме и много думать. Каждый раз я просыпалась в грязной квартире, где придется… пол, диван, ванная. Дошло все до того, что я блевала и тут же запивала спиртным, через силу заливала его в себя, чтобы забыться. Но это не помогало. Передо мной все время появлялись воспоминания широко распахнутых мертвых глаз моей любимой мамочки и запрокинутая голова папы. Боже, как же я по ним скучала…

Когда я была в агонии, мне казалось, что я слышу звук колес инвалидной коляски, подъезжающей ко мне, теплую любящую ладонь отца и нежные объятия мамы. Я разговаривала с ними, извинялась за свое поведение, просила прощения за все, что делала. За байк, который угнала, лак для ногтей, размазанный по столешнице, первое свидание, когда не пришла ночевать, и мои родители искали меня всю ночь по всем городу. Слезы… их было столько, что мои глаза не успевали высыхать.

Однажды в пьяном угаре я разбила телевизор, когда на экране показывали моих родителей и зверское убийство, произошедшее в их доме. Я ненавидела себя за то, что не попрощалась с ними, не позвонила, когда они обрывали мой телефон. Я медленно и намеренно убивала себя. Вина уничтожала меня изнутри, выедала, как гнилое яблоко червь.

В один из дней я не смогла подняться с пола, ноги отекли, руки тряслись, и меня очень напугало то, что не смогла вспомнить имя папы. Мне стало очень стыдно перед ним за свою пропитую память, тогда я позвонила в первую попавшуюся лечебницу для людей, страдающих от алкоголизма и затяжной депрессии.

Подписать документы на добровольное лечение и признать правоту слов Гранта, с этим сложно было смириться. Но я это сделала – нашла в себе силы признаться, что мне нужна помощь врачей.

Я не очень хорошо помню первое время моего пребывания здесь, единственное, что от меня требовалось, это открывать рот и принимать таблетки. Истощенное тело постепенно приходило в норму, как и нервная система. Единственная моя прихоть или каприз – это отделить меня от людей. У меня не было желания общаться, с кем бы --">