Алексей Петрович Бородкин - Эго убийцы

…На последней странице партитуры у дирижера лежала записка (быть может, это враньё?): "Скрипки – слева, виолончели – справа". Дирижер заведовал симфоническим оркестром без малого пятьдесят лет; за такой период времени не мудрено забыть несущественные нюансы.

Билеты и гостиницу Криндер забронировал на свою фамилию. Почему? Присутствовали два момента. Во-первых, риск был минимален. Криндер знал адрес, в бумажнике лежала фотография. Небольшой толчок, и (несчастный случай) Паренский попадает под машину. Или укол шилом в печень – смерть быстрая и лёгкая, а, главное, без малейших шансов обыскать убийцу.

Во-вторых, присутствовали обоснованные сомнения: "Да или нет?.. Аксаков сказал: Федька. Не Фёдор и не господин Паренский. Сказал, что Федька дал показания. Значит сомневается. Нет, не так, сомнений нет, но остались отношения. Паренский – часть его молодости. Убив его, я уничтожу кусок Аксакова. Позднее, через год или два, это ему не понравится".

Ночью (перед сном) наплыло предположение, что психология отношений "заказчик-заказанный" не касается киллера: "Как же не касается? Я и есть основной психолог… утрясающий конфликты".

От вокзала до гостиницы – рукой подать. Прогулочной яхтой Криндер фланировал мимо кряжистых ясеней, отстукивал кончиком зонта по мостовой в такт шагам и казался самому себе пожилым дворянином (к слову, кое-какие породистые корни у него имелись), вернувшимся в родное гнездо после затяжных и утомительных гастролей.

В голове вертелась мелодия… что-то старое, наполовину игривое: "Не слышны в саду даже шорохи… ах, Самара-городок неспокойная я…" – вроде этого.

"Сие практически невообразимо!"

Каменные колонны забора (с вазами на вершинах), витые кованые прутья, над кустами клубники, на т-образных подставках натянуты струны-верёвки, объёмная ситцевая баба в фартуке вешает бельё. К колышку привязана коза с осмысленным выражением в глазах. Поодаль синеет маковка церковки, звонарь взбирается на колокольню, трясёт клобуком.

"Поленов, – подумал. – И никак иначе. Московский дворик, рай… а вокруг этого оазиса грохочет двадцать первый век с его нелепым нагромождением стекла на бетон".

Гостиница контактировала с улицей посредством "шлюза" – глухой деревянной двери на чугунных петлях; запирался этот "барьер" металлической гнутой щеколдой и она тоже умилила своей провинциальностью.

Мадемуазель за стойкой регистрации подала анкету и проговорила: "Цените! В каждом номере у нас произведения искусства!" – женщина хвасталась, но Криндер не обратил внимания, и улыбнулся, только войдя в номер. На стене висела роскошная репродукция Айвазовского. К счастью, не "Девятый вал", а "Лунная ночь".

Криндер пересёк комнату, тронул штору, прочитал записку на столе. Записка предупреждала, что холодильником следует пользоваться бережно и осмотрительно; мужчина опять улыбнулся – он попал в заповедник. Тридцать пять лет тому назад, когда Криндер выполнял первый заказ, он жил (и волновался) в точно такой же гостинице: "Только рамы были деревянные… пластик появился позже".

Лёг на кровать поверх покрывала, ботинки не снял (так захотелось), взгромоздил их на спинку. Вынул из бумажника фотографию и вгляделся, пытаясь вообразить, как изменился господин Паренский за прошедшие годы. Паренский носил фамилию Плауман (ныне). Игорь Арамович Плауман.

"И.А. Плауман. Пиджаки, жилеты, брюки". Ниже, очевидно позднее было дописано: "Ателье". Ещё ниже: "Располагаем приличным материалом. Недорого".

Криндер пробежал глазами по табличке (без малейшего интереса) и вошел. Внутри было тихо и светло. В плетёном кресле сидела женщина, читала книгу. Рядом на круглом столике стояла фарфоровая чашка, она светилась – луч солнца попадал прямо на неё.

Ателье занимало нижнюю часть трёхэтажного жилого дома, и было как-бы… утоплено в землю. "Цокольный этаж" – так называются подобные помещения, но Криндер позабыл слово "цокольный".

Вдоль стены, к узким высоко расположенным окнам хозяйка устроила цветочную горку. Цвели "фиалки!" – мужчина узнал цветы и обрадовался своему узнаванию.

Хозяйка отложила книгу:

– Что вам угодно? – спросила.

– Я слышал, вы неплохо шьёте.

– Кто вам сказал?

Женщина смягчала