Кэтрин Куксон - Бремя одежд. Болотный тигр

сейчас это был не веселый смех, а как бы приправленный горечью. Потом желание смеяться угасло, а чувство горечи усилилось и, весомое, поднялось к самому горлу и осталось там. «Хватит, хватит, об этом тоже больше не надо,» – резко приказала она себе.

Грейс подняла голову и вновь посмотрела в сторону деревни. Оттуда, издалека, с трудом пробивался через темноту слабый огонек. Она знала, что это у доктора Купера. Он всегда зажигал над своими воротами фонарь, в его приемной постоянно горел свет, и занавески он никогда не задергивал. И когда все огни в деревне, и даже в «Олене», были потушены, свет над воротами дома доктора Купера продолжал гореть. Да и сам этот человек был как луч в темном мире. Так думали не все: для людей консервативных его методы были слишком смелыми. Но для нее он был и отцом и матерью, от которых можно было ничего не скрывать – как на исповеди.

Слово «исповедь» заставило ее торопливо перевести мысли в иное русло; взгляд ее поймал в темноте над деревней огонек, напоминающий падающую звезду – так высоко он находился. Но она знала, что это не звезда, а фары автомобиля, пробивающие толщу тьмы у ворот фермы Тула, расположенной у подножия горы Робек: видно, хозяин направлялся в бар. Говорили, что Тул ездит туда каждый вечер, чтобы скрыться от своей озлобленной супруги, приходившейся ему и двоюродной сестрой Что ж, тому, кто знал, что потеряла Аделаида Тул, ее настроение понять было нетрудно.

Голова Грейс опустилась ниже: совесть не давала ей покоя при мысли о жене Тула, ведь причиной озлобленности этой женщины была она. «Не я это начала, я ничего не могла поделать, – всегда говорила она себе, но на этот раз добавила: – А если все-таки я? Если я?»

Глядя в просвет между деревьями на далекие холмы, она как бы разговаривала с далеким собеседником. «Я не виновата, ведь так?» – громким, умоляющим шепотом произнесла она, потом подняла руки, подалась вперед и положила их на покрытые инеем металлические перила балкона. Как раз в это время на аллее послышался шум: дети возвращались домой. Она быстро выпрямилась и приказала себе не двигаться – пусть они увидят ее здесь. Хотя этим она и не докажет им, что стоит на пороге новой жизни, но даст понять, что наконец изгнала из себя страх и, следовательно, им больше не стоит беспокоиться или шепотом советоваться друг с другом по поводу ее состояния…

Несколько минут спустя комната наполнилась светом, и женщина повернулась к вошедшим. Некоторое время они стояли, разделенные пространством большой спальни. Дети смотрели на мать изумленно, широко раскрытыми глазами, потом бросились к ней, обступили со всех сторон, трогая, похлопывая, восклицая, называя «дорогой» и «милой», ахая и охая.

Беатрис, массивная, пухлая, заматеревшая, как будто ее ребенку было уже лет двенадцать, а не два года, воскликнула:

– О, что случилось? Иди в комнату, на улице такой холод. О! Да ты вся замерзла, посмотри, какие у тебя руки…

Стивен, неуклюжий и долговязый, спросил:

– С тобой все в порядке? Что это на тебя нашло? А потом Джейн, которой через неделю должно было исполниться семнадцать, и которая еще не овладела всеми дипломатическими нюансами, прямо сказала то, о чем все думали, но молчали:

– О, мама, ты нас всех так перепугала. Зачем ты выключила свет?

Качнув головой и улыбаясь всем сразу, Грейс Рауз мягко проговорила:

– Мне так захотелось.

Они не могли не обменяться недоуменными взглядами, а Грейс отвернулась как раз вовремя, сумев сдержать готовые сорваться с ее губ слова: «Не волнуйтесь, я не испорчу вам Рождество своими фокусами. Не волнуйтесь, мои дорогие».

– Я принесу тебе попить чего-нибудь горячего и поговорю с Пегги, – тон Беатрис изменился, теперь она говорила важно, как и подобает почтенной женщине. – Наружный свет тоже был выключен. Весь фасад дома был в темноте. Не помню, чтобы вообще… ну, по крайней мере, много лет такого не случалось. Джейн правильно сказала: ты действительно перепугала нас до смерти. Сядь, дорогая, – она положила руки на плечи матери, пытаясь усадить ее в кресло, и повторила: – Я принесу чего-нибудь горячего.

Грейс печально улыбнулась: Беатрис проявляла такую заботу о ней со вчерашнего дня – момента своего приезда. Видно, собиралась просить о чем-то. Не для себя, конечно – для Джеральда. Ему, наверное, нужны деньги – опять. Грейс чувствовала это уже какое-то время. Что ж, очень жаль, но придется его огорчить. Она только --">