Иван Вересов - Полынь - трава горькая (СИ)

Полынь — трава горькая Иван Вересов

Глава 1. Нина

Каховка, Перекоп, Керчь — названия железнодорожных станций высвечивали в памяти обрывки уроков по истории из школьной программы и какие-то кадры из старых фильмов о революции.

Нине не хотелось думать об этом. В плацкартном вагоне было жарко, настолько жарко, что, казалось, даже мысли плавились в голове.

Когда отъезжали из Питера, за окном шел дождь, небо, привычно обложенное низкими серыми облаками, целый день оставалось таким. Картины за окном тоже знакомы — поля, перелески, луга, то равнина, то холмистые места, овраги, балки, какие-то речушки, болота тянулись, монотонно тянулись бесконечной лентой. Россыпи домиков по склонам холмов, полустанки, станции побольше, города со знакомыми названиями: Тверь, Тула…

А наутро, когда Нина проснулась, за окном всё изменилось. Заметнее всего, что деревья другие. Ни одной берёзы или ивы. Вон, что-то цветом похожее на иву, с белесоватыми листьями, но круглой кроной, лохматое и необычное. Нина не знала, как называется это дерево. Кустарники тоже необычные — огромные с широкими листьями, например, или акации размером с дерево. Из знакомых только пирамидальные тополя. Они стояли на полях рядами вдоль межевых полос, чётко выделялись на фоне ясного, без единого облачка неба, или группами у светлых домиков.

Точно такие домики-хаты рисовал отец Нины, и на его картинах обязательно были пирамидальные тополя, они стояли или под ярким синим небом, или под лунным светом, белые стены домиков с двускатными крышами тоже как будто светились. А ещё отец рисовал поля с подсолнухами. Нина думала такого не бывает в природе, столько подсолнухов сразу, ей казалось, что отец преувеличивает, но она ошибалась. Сейчас её глаза скользили по желтой глади. До самого горизонта, как море, расстилались перед ней эти поля. А золотистые, наверно, с пшеницей. Кое-где непрерывная золотистость полей нарушалась более темными квадратами, по краям которых стояли уборочные машины, уже началась страда. Всё это — и небо, и хаты-мазанки, и поля Нина видела в окно, как будто картины отца ожили.

Отец Нины родился на Украине, где-то под Таганрогом на берегу моря. Он часто рассказывал именно про море, про рыбалку, про пляжи, и Нина начала воспринимать Таганрог не как город. Из рассказов отца и своих детских фантазий она составила собственное представление об этом месте: песчаный пляж, на берегу деревянная хижина, стены высушены и выбелены ветром, солнцем, солёным дыханием южного моря, неподалеку от хижины развешены на столбах сети и над всем синее-синее небо, до боли в глазах синее и яркое. Море в солнечных бликах, тихое и ласковое, и ясно видна чёткая линия горизонта.

За свою, не такую ещё долгую жизнь, Нина была на юге всего один раз, в пять лет, с родителями. Потом мама рассказывала ей, что в тот год они отдыхали в Мисхоре. Сама Нина Мисхора даже не представляла, ничего не осталось из воспоминаний, кроме одного — Нина смутно помнила пляж, вернее даже не пляж, а чёрную Русалочку на камне у самого берега, и это все.

В то лето отцу стало на Юге плохо, он заболел, и врачи запретили ему такие поездки. Тогда родители Нины купили участок на карельском перешейке и построили там дачу. Их новый дом тоже стоял у моря, только холодного, северного — Балтийского. На этом берегу Нина и выросла, а про Юг она забыла, другие воспоминания вытеснили память о раннем детстве.

Нина училась, взрослела. Отец умер, когда ей исполнилось одиннадцать лет, а в семнадцать она стала жить отдельно от мамы. Вместе им становилось всё труднее находить общий язык.

Ещё на третьем курсе Технологического Института Нина познакомилась с молодым человеком, по окончании института собиралась стать его женой, а пока они просто жили вместе, снимали квартиру. Вернее, снимал её Сергей, он прилично зарабатывал и, хотя был не намного старше Нины, но уже нашел себя в жизни: владел двумя иностранными языками, занимался бизнесом. Отношения Нины и Сергея развивались гладко и спокойно, как-то сразу определилось, что им хорошо вместе, что они подходят друг другу, приятно чувствуют себя и на людях, и в постели. Горячей страсти не было, но их союз не походил и на «связь по расчёту».

После совместной поездки на юг они должны были расписаться. Заявление подали во Дворец бракосочетания, на Английской набережной, --">