Марина Бреннер - Лаберилльская Пудра

до пепла. Нет никакой середины, ни золотой, ни серебряной. Спалить за один раз всю охапку дров. Просто для того, чтоб согреть всех, кто оказался рядом…

Прикоснулся губами к розовому цветку, чувствуя, как сам уже готов истечь раскалённой лавой, растаять, взорваться внутри желанного тела. Не хотел торопиться, желая показать своей женщине, как может любить её. Как долго и как сильно.

— Пожар мой, мой пожар… — шептала медово и горячо, как в бреду, уперевшись в твёрдые плечи ступнями — КАК же ты это делаешь, НЕВЕРОЯТНО!

Скользнув тугими икрами, оплела стройными ногами его шею, выгнулась навстречу быстрому языку, звериному, раздвоенному — она точно знала это… И от этого знания сладко и больно тянуло внизу живота и горело в груди.

Тело следовало за плавными, ласковыми движениями, дрожало, переливаясь крупными каплями испарины, грозя завершить мучения спазмами быстрого оргазма. Корделл отпустил пару, поцеловал ноги — одну и другую. Развернув Аталину спиной к себе, приподнял, прижав к нежному животу девушки горячую ладонь.

— Выгни спинку, — прошипел хрипло — Сильнее, маленький.

Проведя рукой по изгибу спины, сжал ягодицы и, разведя их, вошёл между влажных складок, чувствуя возбужденной плотью внутренний жар тела пары. Аталь была все такая же тугая и нежная, роды не осквернили её, просто теперь тело ждало его, готовое принять в любую минуту.

Двигаясь в ней, осознавая эту готовность, он готов был разодрать себе глотку криком, и доказывать, доказывать, доказывать…

…что достоин такой жертвы. Перекроить Лаберилл? Вычистить города? Что она там ещё хочет? Чтоб Хорсетты сократили рейды? Девочка… КОНЕЧНО. Так и будет.

— Ты только не оставляй меня, Аталь… — прошептал ей в щеку, не выходя изнутри, поднимая и усаживая к себе на согнутые колени — Ты только люби меня… Остальное я сделаю сам.

Она выдохнула и, повернув голову, приняла его поцелуй, как дар. И тут же вернула — соленый от счастливых слёз, лёгкий и ветреный, как вечер ранней весны — хрупкий, напоённый ломким шорохом и шедшим всю ночь мелким дождём.

— Люблю тебя, Хорсеттский убийца. И мне все равно… ВСЕ РАВНО УЖЕ!!!!!!!!

Изогнув руки, как танцовщица, обняла шею Рэндара, уперевшись затылком в плечо, прикрыла глаза. Застонала, когда его пальцы скользнули вниз по животу, к гладкому бисерному лобку и, сжали мокрые створки раковинки, поглаживая их…

И закричала, когда внутри стал кататься шар — огромный, сияющий, наполненный взрывчаткой и миллионами острых игл… И, лопнув, рассыпал содержимое на тысячи километров — брызги переливающихся ванильных дождей и кипящей лавы, перемолотые и перемешанные между собой, всегда раскалённые, никогда не остывающие.

— Как же это прекрасно, Рэндар… — прошептала Аталина, ощущая высыхающие слезы на щеках и обжигающую плоть внутри себя — Вот так бы и хотелось умереть — с тобой во мне.

Он фыркнул ей в плечо, сдерживая смех. Хрупкая кожа сверкала бисеринками влаги и пахла печеньем. Корделл провёл языком по шее девушки, ощущая сладость и биение пульса. Прикусил.

— Ты пахнешь кровью, мёдом и молоком, Аталина. Моя жертва. Моя собственность. Моя пара…

— Ага, твоя. — кивнула она, с неохотой приходя в себя — Слушай, Корделл…

Повернувшись к нему, свела брови. Подумала несколько секунд.

— Нам надо предохраняться, Хорсетт. Пока я кормлю Меридит грудью, это безопасно. А вот потом… Короче. Если не хочешь, чтоб я стала бесперестанно рожать, давай подумаем…

— А нечего и думать, маленький! Наша дочь — это, скорее всего, все. Частые беременности невозможны, Хорсетты — не Ночные Твари. Чего ты боишься?

— Я то не Хорсетт…

— Я тебе говорю — исключено. Все под контролем природы. Хищники часто не множатся! Это противоречит всем законам.

…Позже, лёжа рядом с засыпающим оборотнем, сама уже засыпая, подумала о том, что в их паре вообще все всему противоречит.

Вообще все неправильно, Слава Наблюдателям.

Восхитительно нелогично и неправильно…



Эпилог

ПРОШЛО ТРИ ГОДА…

Аталина смотрела на море. Море было странным — не синим, как она полагала раньше. И не зелёным, о котором она где — то читала… Оно было серо — голубым с белыми прожилками пены. Море вообще бывало разным — гладким, как скатерть. Неровным, как смятая бумага. Дрожащим под дождём… Иногда плачущим, иногда --">