Олег Александрович Сабанов - Исповедь обвиняемого

бешеным псом сынишка башмачника. Старый скиталец Асконий Пирс, неожиданно повстречавший под занавес жизни своего отпрыска, о котором даже не подозревал, просто хотел протянуть еще несколько месяцев, чтобы увидеть правнука и умереть счастливым. Отзываясь на просьбы и без труда подправляя в уме собственные истории из-за желания прослыть милосердным, я заметил, что неосознанно предвкушаю приток новых сил от благодарных жителей созданных моим воображением миров. Благородный разбойник Тит Хаггард перестал мучиться ночными кошмарами после того, как спас приговоренных к обезглавливанию крестьян. Аптекарю Гелиосу Пуассону удалось вывести сына башмачника из летаргии, которая, как выяснилось, случилась вовсе не от его снотворного зелья. Старый же скиталец Асконий Пирс прожил еще два самых счастливых года своей долгой кочевой жизни и скончался с именем правнука на устах.

Проспав не более трех часов после приятных хлопот по коррекции придуманных судеб, я тем не менее наутро чувствовал себя прекрасно. Струящийся поток энергий явно шел ко мне из всех пяти миров, отчего я даже потерял нужду подкрепляться пищей для нормальной жизнедеятельности, хотя продолжил без проблем наслаждаться ее вкусовыми качествами за завтраком, открывая неизведанные доселе тонкие оттенки и ароматы. Многое из того, что ранее казалось важным, типа намеченного ремонта квартиры, ежедневных оздоровительных пробежек или покупки нового телефона, отошло на задний план и потеряло свою актуальность. Вовлеченность в рутину дней окончательно сменилась тягой к вечному, возвышенному и прекрасному. Для меня не составляло труда вспомнить все услышанное за последние дни от однокурсников, преподавателей, ведущих теле и радиопрограмм и сложить из подобного винегрета фраз большую, полную смыслов поэму уровня золотого или серебряного веков в безупречной стихотворной форме. Однако полная гармония все же отсутствовала хотя бы потому, что я не просто в наслаждении созерцал свое открывшееся совершенство, но все время желал еще большего, стремясь соответствовать раз за разом поднимающейся планке идеала. «Почему всемогущему согласно легенде Богу приспичило создавать наш мир, от которого проблем не оберешься? — время от времени задавался я вопросом. — Пребывающее вне времени и пространства высшее существо в принципе должно быть свободно от всяческих вздорных желаний и потребностей, так как уже самодостаточно и находится в абсолютной гармонии с самим собой. Если же у предвечного духа возникает стремление творить, он тут же превращается в Создателя, который в полной мере редко бывает доволен своим творением, что влечет за собой бесконечные попытки усовершенствовать созданное, а значит определенную дисгармонию».

Подобные размышления поначалу немало озадачивали и привносили толику внутреннего дискомфорта, но в конце концов привели меня к выводу, что если для всякого творца не существует предела совершенству, то единственная возможная для него гармония заключена исключительно в акте созидания. Поэтому я решил направить свой фантастический потенциал на то, чтобы создавать, сочинять, выдумывать, конструируя огромный новый мир, а не тратить время и силы на бесплодные раздумья. Мне нужно было начинать работу над настоящей книгой — не рассказом или повестью, а объемным романом, способным вобрать в себя хотя бы малую часть моего фонтанирующего художественными замыслами, творческими идеями и яркими образами воображения. К тому же из своего нового состояния я, даже если постараюсь, вряд ли набросаю что-либо, кроме шедевра. И не столь важно, сколько людей его поймут и оценят, ведь нужен он прежде всего мне, а мудрое время раньше или позже расставит рукописи, которые, как известно, не горят, по подобающим им местам.

Окрыленный очевидной догадкой, я все же решил не форсировать события и направился в институт, отложив начало воплощения грандиозной задумки до вечера. На лекциях и между ними в моей голове уже складывались первые главы будущего произведения, которые, правда, тут же мысленно переписывались, уточнялись и дополнялись. Я временами выходил из себя, вслух чертыхался, говорил невпопад, путал имена одногруппников и этажи здания, но при всем том переполнялся счастьем художника, объятого родовыми схватками созревшего в нем творения. Однако нас всех, счастливых, несчастных, богатых, здоровых больных, творцов и создателей подстерегает --">