Julia Candore - Любовь ювелирной огранки

— Уважаемый учитель, почему тебе так важно, чтобы я была не в себе? — поинтересовалась она шепотом и уставилась в потолок. — Какая-то неправильная проверка, не считаешь?

С соседней подушки послышался вздох: видимо, "уважаемый учитель" не очень-то любил вдаваться в подробности.

— Таким, как ты, малость сдвинутым, доступна запредельная магия, — расплывчато пояснил он. — Если человек спокоен перед лицом необъяснимого, он аномален. Если пространство вокруг него, образно выражаясь, набито ватой, и реальность воспринимается как сквозь толстое стекло, он опять же аномален. Ты — аномалия, поэтому притягиваешь к себе Дар. Но чтобы грамотно распоряжаться этим Даром, предстоит много учиться.

Пелагея была вынуждена признать, что ваты и стекла в ее мире действительно предостаточно. И перед лицом необъяснимого она ведет себя, мягко говоря, нестандартно. Ох, до чего же хочется узнать, что собой представляет это лицо!

Ей в голову закралась крамольная мысль: а что если напоить чужака чем-нибудь исподтишка, пока он спит. Пара капель — и дело в шляпе. Почему он от нее скрывается? Неужели так сложно показаться? Или его физиономия кирпича просит?

— Ладно, — сказала она. — А что насчет второго пункта? Если подумать, отсутствие отношений не такое уж и важное условие. Или у вас там секта по отлову невинных дев?

Под боком у нее не то хрюкнули, не то фыркнули.

— Ничего ты не понимаешь, глупая фея. Меня послали к тебе еще потому, что сердце твоё не как у людей. С твоим сердцем нельзя влюбляться, особенно безответно. Его ни в коем случае нельзя разбивать. Оно чрезвычайно хрупкое, и его огранка должна оставаться идеальной до самого конца.

— До какого такого конца?

Вот ведь дурень! Тупица. Дубина стоеросовая. Зачем он о конце-то обмолвился?!

— Да так, пустяки, — отмахнулся невидимка, мысленно дав себе пинка.

В эфире повисла тишина. Скрёбся в низкое оконце куст крыжовника. Ухал в лесу филин. По небу, застилая луну, рваными клочьями неслись облака. Черная ночь настороженно висела над лесом, как будто что-то подозревая. Эдакий дотошный следователь в плаще с сотнями всевидящих звездных глаз.

Пелагея прокручивала в уме слова гостя и думала о своем одиночестве. Когда к одиночеству привыкаешь, оно становится свободой. А свобода — лучшее, что может случиться с человеком. Жаль, понимание этого факта пришло слишком поздно. Поздно — потому что:

— Слушай меня внимательно. Ты обязательно должна приехать в край Зимней Полуночи и поступить ко мне на стажировку. Иначе умрёшь.

— Угрожаешь?

— Если бы!

В воздухе из полумрака перед Пелагеей неожиданно материализовались три картонных листка.

— Билеты, — скупо пояснили ей. — Можешь взять с собой еще двух попутчиков. Поезд привезет тебя ко мне… — призрак замялся и кашлянул. — Да, привезет. Рано или поздно. И тебе лучше поторопиться. За тобой по пятам гонится твоя погибель. Недуг стережет у порога, время на исходе. А мне пора.

Картонки упали на покрывало, и невидимка вскочил на ноги, оставив на кровати знатную вмятину. Пелагею прошиб холодный пот.

— Погоди! Где я поезд возьму? — хриплым от волнения голосом спросила она.

— Если есть билеты — придет и поезд. Если однажды тебя потянет вдаль, не сомневайся: путешествию быть.

Глава 2. Пелагея уходит из дома

За лесом лениво разгоралась заря. Вклиниваясь в сонную перекличку птиц, какой-то дятел-трудоголик самозабвенно долбил сухое дерево в поисках еды. Вот у кого нужно уточнять, сколько тебе жить осталось. Кукушка со своими тремя несчастными "ку-ку" на роль оракула годится с большой натяжкой.

Пелагея чудесным образом исцелилась. Ночью ее впервые за долгое время не донимала боль. А с рассветом обнаружилось, что в организме произошли перемены. Зрение стало лучше, в голове установилась небывалая ясность, а тело приобрело ни с чем не сравнимую легкость. Новое рождение, не иначе.