Рейвен Кеннеди - Блеск

силах ничего с собой поделать, я перевожу взгляд на развернувшуюся передо мной сцену. Шесть наложников изо всех сил стараются впечатлить царя. Шесть – его счастливое число, поскольку он правитель Шестого царства Ореи. На самом деле царь несколько одержим шестеркой. Я постоянно вижу, как она его окружает. Будь то шесть пуговиц на сорочке, что пошили ему портные. Или шесть зубцов на его золотой короне. Шесть наложников, которых он сегодня трахает.

В эту минуту его плотские желания удовлетворяют пять женщин и один мужчина. Слуги принесли кровать, чтобы царю было удобнее получать удовольствие. Похоже, им доставило немало хлопот разобрать это громадное ложе, поднять его по трем лестничным пролетам, а потом снова собрать – и только ради того, чтобы чуть погодя снова унести. Но мне какое до этого дело? Я всего лишь любимая наложница царя.

От этого выражения я морщу нос. Гораздо лучше, когда люди называют меня любимицей царя. Так звучит намного приятнее, вот только суть от этого не меняется.

Я принадлежу ему.

Я закидываю ноги на прутья своей клетки и устраиваюсь поудобнее на подушках. Смотрю, как напрягаются ягодичные мышцы короля, пока он двигается в лежащей под ним девушке. Еще две женщины стоят на кровати на коленях по обе стороны короля и тянутся к нему обнаженными грудями, которые он сейчас ласкает обеими руками.

Царь особенно любит женскую грудь.

Я опускаю глаза на свой бюст, который в эту минуту завернут в золотой шелк. Мой наряд скорее напоминает тогу, чем платье, – полоски ткани скреплены на каждом плече и каскадом ниспадают вниз, а талия подпоясана золотыми цепями. Я вижу, касаюсь и ношу одно только золото.

Любое растение в этом атриуме, бывшее когда-то плодоносящим и зеленым, теперь просто безжизненный металл. Весь зал из золота, кроме прозрачных оконных стекол. Как и золотая кровать, на которой сейчас трахается царь; золотые чешуйки осыпают деревянные годичные кольца на каркасе. Пол из золотого мрамора, темные прожилки которого блестят в нем как застывшие илистые реки. Золотые дверные ручки, блестящие виноградные лозы, ползущие по позолоченным стенам, металлические колонны, простирающиеся к сводчатым проходам и поддерживающие все это богатство.

Здесь, в замке Хайбелл, принадлежащем царю Мидасу, все заключается в золото.

Золотой пол. Золотые оконные рамы. Ковры, картины, гобелены, подушки, одежда, блюда, рыцарские доспехи – черт возьми, даже комнатная птичка застыла в мертвенном лоске. Куда ни поглядишь, все – сплошное золото, золото, золото, включая сам дворец. Каждый камешек, перекладина и столб.

Внешняя сторона замка, должно быть, ослепительно сверкает на солнце. К счастью для тех, кто живет за пределами дворца, вряд ли солнце вообще когда-то выходит из-за туч. Если не падает снег, то идет дождь, а если нет и дождя, то обычно на подходе метель.

Здесь всегда звонит колокол, предупреждая о приближающейся метели и предостерегая не выходить из дома. Что до него, этого огромного колокола в самой высокой башне замка? Ну да, он тоже из чистого золота.

И, проклятье, какой же он громкий.

Я его ненавижу. Его звон громче шторма с градом, бьющего по стеклянному потолку. Но, полагаю, без надоедливого колокола было бы кощунством давать дворцу имя Хайбелл^[1].

Говорят, людям слышен его звон за много-много миль. Поэтому ослепительно-золотой замок со своим громким звоном выглядит несколько аляповато со склона заснеженной скалистой горы. Царю Мидасу не по душе изысканность. Он выставляет напоказ свою прославленную силу, и люди либо завидуют ей, либо в изумлении перед ним преклоняются.

Я подхожу к краю своей клетки, чтобы налить еще немного вина, но нахожу кувшин пустым. Хмуро смотрю на него, пытаясь не обращать внимания на визги и мужские возгласы за моей спиной. Царь берет очередную наложницу, Полли, и ее похотливые стоны раздражают меня, как ноющий зуб, соприкоснувшийся со льдом, а грудь разрывает от ревности.

Мне действительно хотелось бы еще вина.

Вместо этого я хватаю с блюда, на котором лежат фрукты и сыр, виноград и запихиваю его в рот. Может быть, виноград забродит в желудке и я немного опьянею? Надежда умирает последней.

Набив наудачу рот виноградом, я возвращаюсь в угол и устраиваюсь на лежащих на полу бархатных золотых подушках. Скрестив лодыжки, наблюдаю за извивающимися телами, которые разыгрывают для царя чудное представление.

Тут три новеньких наложника, поэтому я еще не --">