Филиппа Грегори - Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни

экипажи, подъезжавшие к парадному входу, проезжали мимо плодородных полей, мимо высоких чугунных ворот. Слева от дороги белела опрятная деревушка Экр, домик викария и церковь со стройным шпилем. Поодаль пролегала дорога на Лондон, по которой дилижансы из Мидхерста ехали прямиком на север, в столицу.

Меня зовут Джулия Лейси, я дочь сквайра Вайдекра и его жены Селии Хаверинг. Я была их единственным ребенком, единственной наследницей. Росли мы вместе с моим кузеном Ричардом, сыном папиной сестры Беатрис. Папа и его сестра ввели нас с Ричардом в совместное владение Вайдекром. Мы должны были управлять им вместе.

Таковы факты. Но была еще и другая правда. Правда, в которой Беатрис отчаянно мечтала управлять поместьем своего брата одна, и ради этого она лгала, строила козни, губила землю и убивала — о да, Лейси всегда были убийцами на своей земле. Она не останавливалась ни перед чем ради своей выгоды. Она отняла у крестьян общественную землю и приказала выкорчевать их деревья, она подняла арендную плату и засадила всю землю пшеницей. Она свела своего мужа с ума и украла его состояние. Она властвовала над своим братом всеми доступными женщине способами. Она год за годом разоряла людей и землю, пока они не отчаялись и не явились к ней с зажженными факелами и безногим предводителем на вороном коне.

Они убили ее.

Убили и разрушили ее дом. Они разорили Лейси и поставили себя вне закона.

Мой папа, сквайр, умер в ту же ночь от разрыва сердца. Муж Беатрис, доктор Джон Мак-Эндрю, уехал в Индию, чтобы заработать денег и расплатиться с кредиторами. В Вайдекре остались только мы втроем: моя мама, мой кузен Ричард и я. Жили мы в маленьком Дауэр-хаусе, на полпути между разрушенным помещичьим домом и разоренной деревней. Нас трое, двое слуг и целый сонм привидений.

Постепенно я узнала их всех. Я видела их. Конечно, не очень ясно. Иногда по ночам до меня доносились отголоски чьих-то слов или журчание чьего-то смеха. Однажды я проснулась от гула приближающейся толпы и увидела, что моя спальня освещена заревом пожара от горящего Вайдекр-холла. Это была та толпа, которая убила моего папу и Беатрис. Которая оставила в живых только нас троих.

Самой реальной в реальной жизни была моя мама. Ее бледное лицо в форме сердечка с бархатистыми карими глазами. Когда она была молода, ее волосы были белокурыми, но теперь тусклые серые нити виднелись в них там и сям, словно горе и заботы запустили свои цепкие пальцы в эту массу золота. Она овдовела, когда мне было всего два года, и я помню ее только в лиловом или черном. Когда мы были маленькими, она потешалась над тусклыми цветами и клялась, что выйдет замуж за торговца тканями из-за его тюков ярких разноцветных шелков. Но шли годы, мы росли, богатый торговец не являлся, птицы не несли золотых яиц, на деревьях не росли бриллианты, и она не смеялась больше над своими старыми темными платьями, поношенными и вытертыми на швах.

И еще в реальной жизни был Ричард. Мой кузен Ричард. Мой самый близкий друг, мой маленький тиран, мой лучший союзник, мой худший враг, предатель, товарищ, соперник, жених. Я не помню времени, когда бы я не любила его. Так же как я не помню времени, когда бы я не любила Вайдекр. Он был частью меня самой, такой же частью, как высокие деревья в парке, холмы и заросли вереска. Я никогда не помышляла ни о чем другом. Я не могла вообразить себя без Ричарда или без этого дома. Это было бы все равно что не быть Лейси.

Я была счастлива в своей любви. Потому что Ричард, мой любимый брат, был одним из тех счастливых детей, которые притягивают к себе любовь так же естественно, как растет трава. На улицах Чичестера люди с улыбкой оборачивались ему вслед при виде его легкой походки, копны черных кудрей, тревожно сияющих голубых глаз и прелестной улыбки. А тот, кто слышал его пение, готов был полюбить его только за это. У него был один из тех чудесных мальчишеских голосов, которые словно парят высоко-высоко в небе и кажутся звуками арфы, долетающими из рая. Я так любила его пение, что добровольно обрекала себя на муки вечных фортепианных гамм, чтобы только научиться аккомпанировать ему.

Он любил петь дуэты, но ни угрозами, ни лестью не мог заставить меня верно держать мелодию. «Слушай, Джулия! Слушай же!» — кричал он мне, выводя чистую, как журчание весеннего ручейка, ноту, повторить которую мне не удавалось. Вместо этого я барабанила свою партию на фортепиано, мама пыталась тихонько подпеть --">