Юдифь Готье - Жемчужина страсти

руки к царю.

Фидэ-Йори склонился к ней и стал с любопытством рассматривать ее. Она была восхитительно хороша: маленькая, грациозная, она как бы тонула в своих широких одеждах. Можно было подумать, что тяжесть шелков заставила ее стать на колени. В ее больших, чистых глазах, похожих на глаза ребенка, виднелись робость и мольба; бархатистые, как крылышки бабочек, щеки слегка раскраснелись; маленький полуоткрытый от восхищения ротик позволял видеть блестящие зубки, белые, как капельки молока.

— Прости меня, — говорила она, — прости, что я нахожусь перед тобой без твоего разрешения.

— Я прощаю тебя, бедная трепещущая птичка, — сказал Фидэ-Йори, — потому что, если бы я знал тебя и знал бы, чего ты хочешь, я пожелал бы тебя видеть. Чего ты хочешь от меня? В моей ли власти сделать тебя счастливой?

— О, господин! — вскричала молодая девушка с восторгом. — Одним словом ты можешь сделать меня более счастливой, чем Тен-Сио-Дай-Тзин, дочь Солнца.

— Что же это за слово?

— Поклянись мне, что ты не пойдешь завтра на праздник Духа моря.

— К чему эта клятва? — спросил сегун, удивленный такой странной просьбой.

— Потому что, — сказала молодая девушка, дрожа у ноги царя, — мост внезапно обрушится, и вечером у Японии не будет государя.

— Ты, без сомнения, открыла заговор? — сказал, улыбаясь, Фидэ-Йори.

При этой недоверчивой улыбке молодая девушка побледнела, и глаза ее наполнились слезами.

— О, чистый круг светила! — вскричала она. — Он не верит мне! Все, что я сделала до сих пор, ничто. Вот ужасное препятствие, а я о нем и не подумала. Слушаются голоса кузнечика, возвещающего жару, прислушиваются к кваканью лягушки, предвещающей дождь, но молодую девушку, которая кричит вам: «Берегитесь! Я видела западню, смерть на вашем пути!» — не слушают и идут прямо в западню. Все-таки это невозможно, ты должен был мне поверить. Хочешь, я убью себя у твоих ног? Моя смерть будет залогом моей искренности. Впрочем, если б я и ошиблась, что тебе за дело! Ты все-таки можешь не пойти па праздник. Послушай, я пришла издалека, из дальней провинции; одна под тяжестью моей печальной тайны, я перехитрила самых тонких шпионов, я победила свой ужас и слабость. Мой отец думает, что я отправилась на богомолье в Киото, и видишь: я в твоем городе, в ограде твоих дворцов. Однако часовые бдительны, рвы широки, стены высоки. Посмотри, мои руки в крови, меня сжигает лихорадка! Сейчас я думала, что не в состоянии буду говорить: так мое ослабшее сердце трепетало при виде тебя; а также от радости спасти тебя. Но теперь я чувствую головокружение, кровь стынет у меня в жилах: ты мне не веришь!

— Я верю тебе и клянусь повиноваться тебе, — сказал царь, тронутый отчаяньем, которое звучало в ее голосе. — Я не пойду на праздник Духа моря.

Молодая девушка испустила крик радости и с благодарностью посмотрела на солнце, восходившее над деревьями.

— Но скажи мне, как ты открыла этот заговор, — продолжал сегун, — и кто его зачинщики?

— О, не приказывай мне говорить тебе этого! Все это бесчестное сооружение, которое я разрушаю, обрушится на меня же.

— Хорошо, девушка, сохрани свою тайну, но скажи мне, по крайней мере, откуда у тебя эта великая преданность и почему моя жизнь так дорога тебе?

Молодая девушка медленно подняла глаза на царя, потом опустила их и покраснела, но ничего не ответила. Смутное волнение охватило сердце принца. Он замолчал и поддался этому впечатлению, полному сладости. Он хотел бы долго простоять так, в молчании, среди этого пения птиц, этого благоухания, перед этим коленопреклоненным ребенком.

— Скажи мне, кто ты, которая спасаешь меня от смерти, — сказал он наконец, — и укажи вознаграждение, достойное твоей отваги.

— Меня зовут Омити, — отвечала молодая девушка. — Больше я ничего не могу сказать тебе. Дай мне цветок, который ты держишь в руке: это все, чего я от тебя хочу.

Фидэ-Йори протянул ей лимонную ветвь; Омити схватила ее и скрылась в роще.

Сегун долго неподвижно стоял на одном месте, озабоченный, смотря на траву, измятую легким телом Омити.

Рана Нагато

Принц Нагато возвратился в свой дворец.

Он спал, растянувшись на груде тонких циновок. Царила почти полная темнота, так как шторы были спущены и перед окнами стояли большие ширмы. Только некоторые стенки, покрытые черным лаком, блестели в. темноте, и смутно отражали, как тусклые зеркала, бледную голову принца, --">