Анна Князева - Треугольник страсти

раз с восторгом выслушивал новые выдумки своего друга.

— Сегодня мы будем запускать змея! Сережа влетал к товарищу с кипой каких-то картонок, которые, по его замыслу, должны были превратиться в воздушного змея. Щеки у мальчишки пылали от возбуждения, глаза сияли так, будто он уже видел, как их творение устремляется к облакам. И ведь, как ни странно, у него действительно получалось и змея соорудить, и плот построить…

А позднее и жениться на первой красавице Петербурга, на которую Михаил даже не смел поднять глаз.

А ведь Орлов считался тогда более выгодным женихом: отец — крупный заводчик, матушка — владелица нескольких имений, доставшихся ей по наследству. А семья Микульчиных была не из самых состоятельных или именитых… Однако молодой Сергей Микульчин был так хорош собой, что Анна Виленская влюбилась в него без памяти. А поскольку, кроме красоты и состояния, девушка обладала еще и весьма решительным характером, то она заявила родителям, что и слышать ничего не желает о других женихах. И тем не оставалось ничего другого, как смириться с капризом дочери, который, однако же, оказался вовсе не пустым. Насколько знал Михаил Антонович, его друг до сих пор жил с женой в любви и согласии. Их дочь Сашеньку Орлов видел в последний раз, когда та едва научилась ходить и лепетала что-то невразумительное. Сколько лет прошло с тех пор? Она, должно быть, уже стала невестой… Теперь Анне Владимировне самой предстояло пройти испытание взрослой дочерью.

«Постарели оба, наверное», — подумал Михаил Антонович и попытался представить, насколько могло измениться лицо друга за эти годы, но ему виделись все те же пылающие щеки, горящие глаза.

Орлов опасался, что время окажется более безжалостным к классической красоте Анны, которой он так никогда и не признался в том, что она снилась ему каждую ночь. Ему казалось, что даже такое признание уже будет предательством по отношению к лучшему другу. И Михаил заставил себя отступить в тень, перестрадать молча, а вскоре — наградой за благородство — была подарена ему встреча с его Еленой, которая, может, и не была так ослепительно хороша, как Виленская, зато полюбила его всем сердцем. Ах, если бы не эта ужасная болезнь…

Поезд мчал его все дальше от могилы жены, от того лучистого берега, где на его долю выпало столько страданий, что само солнце подернулось трауром. И Михаил Антонович молча молился, чтобы в сумрачном Петербурге ему хоть слегка улыбнулось счастье.

* * *

Скомканные листы один за другим летели в камин — Сашенька Микульчина яростно рвала свой личный дневник. Теперь ей было невмоготу даже перечитывать, как еще неделю назад она восторженно расписывала на его страницах взаимность чувств с Дмитрием Олениным.

«Мой ненаглядный! Не больше часа прошло с той минуты, как мы расстались, а мне кажется, что я вечность провела в разлуке с тобой. Как я тоскую по тебе! Этого не передать никакими словами… Мысленно снова и снова рисую твое удивительное лицо, перебираю все сказанные тобой слова, и каждое, ко мне обращенное, нанизываю на нить памяти. Сердце мое изнывает по тебе. Теперь я понимаю, откуда взялся образ сердца, пронзенного стрелой! Боль невыносимая… И кажется, что оно действительно кровоточит…»

Саша смяла и эту страницу. Как же была она слепа в тот вечер, когда писала это! Боже мой, какими правдивыми ей казались тогда его большие серые глаза, каким умоляющим и влюбленным был его взгляд! Как он упорно добивался того памятного свидания в саду у графа Большакова, дававшего первый в сезоне бал! В тот вечер Сашенька ускользнула от бдительного взора матери и выскочила в сад. Как же страстно Дмитрий сжал ее тогда в своих объятиях! У Саши даже перехватило дух. Она никак не ожидала такой стремительности с его стороны, хотя втайне и мечтала об этом. Его теплые губы уже поймали ее ускользающие губки, и она от этого прикосновения едва не лишилась чувств. В голове у Сашеньки помутилось, а сердце, пронзенное сладкой болью, замерло, и ей на миг показалось, что оно больше никогда уже не будет биться. Девушка едва стояла на ослабевших ногах, и если бы Дмитрий не держал ее в объятиях, то она просто рухнула бы на траву.

Как долго они целовались в чужом саду, она до сих пор не знает. Может, пять минут, а может, целый час. Саша была готова отказаться от пищи и сна, лишь бы это удовольствие никогда не кончалось. Ее пальцы ворошили его светлые волосы, скользили по горячим --">