Дарья Сергеевна Дядькова - Четырнадцать дней непогоды

в чувствах к которому она признавалась, наконец, себе самой. Ветровский за это время сильно осунулся, был небрежно выбрит, заметнее проступали морщины на лбу и щеках. Смягченные сном черты его, в которых проступало сейчас что-то детское и беззащитное, внушили тихую нежность Евдокии.

«Я не стою вашей любви, Егор Ильич. Я принесла вам столько боли – не удивлюсь, если, перенося все эти страданья, вы охладели ко мне. Даже если так, мне будут отрадою воспоминания о том времени, когда я что-то значила для вас. Как же все нелепо и жестоко вышло. Я не могла тогда принять этого дара, вы смущали и пугали меня своими чувствами. Знайте же, что не одна благодарность и страх за вашу жизнь привели меня в ваш дом. Вы, быть может, помните вечер тот в Парголове, когда я принимала вас с отцом после охоты. Мы столкнулись еще с вами на лестнице, и я долго не могла уснуть в ту ночь. Но тогда смутные эти мысли о вас я гнала от себя, боялась их, считала чем-то погибельным и преступным. Теперь же я смотрю на вас и понимаю, что ничего не хочу сильнее, чем вашего выздоровления. И нет для меня большей чести и счастья, чем быть преданной вам, как бы вы ни взглянули на меня завтра».

Ночь все тянулась, высокие северные звезды выступили из-за рассеянных облаков. Много еще было прочитано молитв и сказано слов. Евдокия вышла только за льдом, чтобы охладить повязку и, вернувшись, склонилась к лицу Ветровского. Он пошевелился во сне, будто ища чего-то рукою. Евдокия с сомнением и трепетом протянула ему свою руку и ощутила слабое пожатье. Слышал ли он все, что она говорила с ним – Бог знает.

* * *

В Адмиралтейском соборе звонили к праздничной обедне. Был светлый четверг, и открывшееся пушечным выстрелом гулянье на площади влекло к себе шумом и пестротою. На другом конце бульвара, напротив, было пустынно, слышался только благовест, а когда он умолк, стали различимы голоса птиц и шаги гуляющих по убранной гравием дорожке.

Ветровский шел, прихрамывая и опираясь на трость, держа руку Евдокии. Иногда она чувствовала, как он невольно сжимал ее крепче, ища поддержки, и этот жест исполнен был для нее сокровенного и прекрасного смысла. Снег уже сошел, ледоход начался, а в воздухе стал витать редкий и особенный запах с моря, знакомый только петербуржцам в середине весны. Свежему пасмурному небу удивительно шли эти тонкие свободные ветви с едва пробившимися почками, влажной земле – первые травы и тугие бутоны подснежников. Купол собора издалека казался выросшим над кронами деревьев, кругом летали чайки, крича о чем-то своем. В этой неяркой и будто еще скованной сном природе таилось тихое ликование. Мир принимал весть о воскресении и набирался силами славить его своею красотой.

Эпилог

В начале мая Ветровский просил в департаменте о переводе его в Москву и вскоре получил место. Оно было не блестящим для статского генерала, как называли чиновников его класса, но он и Евдокия были рады возможности скорее уехать из Петербурга. Они наняли квартиру в приходе Николая Чудотворца в Кленниках и тихо обвенчались. В церкви присутствовали только Пелагея, которая последовала за ними, московская тетушка Евдокии и полковой товарищ Ветровского.

Князь Озеров сделался директором департамента к большой радости своих домашних. Виктор Вревский был направлен с длительным поручением в Орловскую губернию и удивительно безропотно для тех, кто его знал, принял такую участь. Надежда Ветровская вскоре просила государыню об исключении из штата фрейлин, чтобы не обременять ее заботами об устройстве своей судьбы, которую видела не в блестящем замужестве. Она сделалась почти хозяйкою в салоне Жуковского, который вернулся осенью из-за границы, и продолжала жить литературными интересами этого круга. Через семь лет она стала женою овдовевшего Плетнева, своего учителя словесности. Ее место при дворе заняла княжна Прасковья Озерова.

Евгений и Софья Рунские с сыном Василием через год вышли на поселение в Кургане. Супруги Ветровские однажды решились на длительное и тяжелое путешествие, чтобы их увидеть.

Одоевский принял участие в возведении церкви Петра и Павла в Парголове. Он загорелся замыслом устроительницы, вдовы графини Шуваловой, о здании в готическом стиле, возможно, памятуя одно стихотворение прежней своей любви о храме сердечном.

Он занимался литературной деятельностью еще

--">