Кэтрин Довиль - Глазами любви

на­ступления темноты. Магнус не доверял этому гнусному сброду, который граф нанял в матросы.

– Тридцать овец, четыре дюжины гусей, че­тыре быка, – закончил подсчеты Магнус, внеся мелом поправку.

Насколько можно было судить, вся подать, причитавшаяся графу от жителей Торшэм Ли, бы­ла собрана. Включая и партию особо длинных, размером с человеческий рост луков, которыми славились эти края.

Управляющий, защищаясь от ветра, плотнее запахнулся в плащ. Он казался очень взволнован­ным.

– Сэр Магнус, вы должны взять девушку с собой, – настаивал он. – Умоляю вас, нам нель­зя вернуться с ней в деревню. Милорд де Бриз приказал, чтобы мы оставили ее здесь, что бы вы ни говорили!

Магнус опустил свою счетную доску, чтобы взглянуть на управляющего. Тот, конечно, не знал, в каком скверном расположении духа был Магнус фитц Джулиан, и все из-за этой чертовой подати! Собирать ежегодную подать с полудиких племен и в то же время держать в узде банду отъявленных головорезов, нанятых матросами, было не слиш­ком приятным занятием. Ведь этот сброд готов был захватить и присвоить все, что удалось со­брать, представься только случай. А тут еще при­ходится торговаться с управляющим, пытающимся навязать ему отвергнутую любовницу мелкого дворянчика!

Магнус открыл было рот, чтобы дать управ­ляющему нагоняй за то, что тот тратил его драго­ценное время на такую ерунду, но ничего не ска­зал.

Господь свидетель, как бы ему хотелось об­легчить душу, дать волю своему гневу, но винить во всем ему было некого, кроме себя!

Он оказался на этом варварском побережье, расположенном к северу от владений графа Честе­ра, потому что свалял дурака и проигрался в кос­ти, связавшись с пьяными анжуйцами, наемника­ми графа, всего две ночи тому назад. Он не только проигрался в пух и прах, но и должен был теперь в счет долга вместо этих анжуйцев собирать по­дать, будь она трижды неладна!

Только теперь Магнус в полной мере осознал, во что ему встала эта игра. Потому что для благо­родного рыцаря сбор пресловутой подати был таким занятием, которого следовало избегать, как геенны огненной. Он должен был отправиться на север на двух кораблях, собирать подать с поддан­ных графа, этих полунорвежцев-полушотландцев, и анжуйцы наверняка неспроста с превеликим удовольствием взвалили на него это неблагодарное дело. Вероятно, сейчас они животики себе на­дорвали от смеха.

Но и это было не самым худшим. Магнус по­хвалялся в подпитии, что сумел бы собрать по­дать, состоявшую из коров, овец, зерна, оружия и птицы, и вернуться ко двору графа Честера гораз­до скорее, чем это делал кто-либо до него. И по­казать тем самым, что английский рыцарь и люби­мый вассал их великого короля Генриха Второго мог перещеголять любого тупого анжуйского на­емника.

Магнуса передернуло при этом воспоминании. Уж кому-кому, а не ему говорить о тупицах! Сколь­ко раз с тех пор он пожалел, что какой-то бес все­лился в него и заставил открыть рот. Одна только мысль об этом вызвала в нем тошнотворный отго­лосок трехдневного похмелья.

– Милорд… – снова заговорил управляю­щий.

Магнус его не слушал, угрюмо размышляя о самом себе. Трудно было не признать, что не всегда он был элегантным светским человеком, наигрывающим на лютне или декламирующим стихи, душою общества, сердцеедом и предметом вечных воздыханий придворных дам. Не всегда он был отважным непобедимым рыцарем, прославив­шимся на турнирах в Честере, участником кото­рых бывал неизменно. Случалось и так, что он вел себя бездумно, иногда попросту как отъявленный болван, а порою разум словно вовсе оставлял его. И семья частенько попрекала его этим.

– …а потом милорд де Бриз, – говорил уп­равляющий, – решил повенчать девицу с Джоремом, гуртовщиком, чтобы можно было воспользо­ваться своим правом сеньора.

Осторожно, чтобы не усугубить тягостного похмелья, Магнус открыл глаза.

– Чем?

Управляющий кивнул.

– О да, молодой сэр, де Бриз родом из Кутанса, а в той части Нормандии этим правом пользуются издавна и широко. Как только милорд увидел пригожую девицу, взращенную монахиня­ми в монастыре Сен-Сюльпис, он уже ни о чем и говорить больше не мог, кроме как о ее красоте и о том, что она сирота и что ничего не известно о ее матери и отце с того самого дня, как святые се­стры нашли ее в корзине у входа в монастырь, в том самом месте, где принято оставлять нежелан­ных младенцев. И ничто не могло поколебать во­лю милорда де Бриза, а он --">