Ксения Габриэли - Анжелика и московский звездочет

Андреем. Ее любимая Онорина. девочка, родившаяся от отца-насильника, отчаянная, упрямая; думает ли она о матери, там, в далеких краях… Да и как знать, где она сейчас!.. И Аделаида-Анжелика тяжело вздыхала… И снова и снова стремилась заглушить свое горе многими и многими делами. Отправлялась вместе с сыном на строительство, помогала ему советами…

Вот и сейчас Аделаида возвращалась с поварни, где готовили еду для рабочих. И нелегко это было: варить съедобную пищу из дурных припасов. Аделаида порою выбивалась из сил, надзирая за кухарками…

Она отворила дверь. Константин отложил трубку и повернул голову на скрип. По губам его скользнула улыбка, но глаза продолжали хранить выражение грусти. Мать также улыбнулась сыну, искренне желая подбодрить его. Она присела у голландской печи, протянула руки к теплу.

– Должно быть, вода снова поднимется, – обронил Константин.

– Я приняла меры, – отозвалась мать.

Сын подошел к ней и поцеловал ее руку, затем вернулся за стол и закурил трубку.

– Что бы я делал без тебя, матушка! – произнес он, выпустив колечко дыма.

– Снова привезли совершенно испорченную солонину, – сказала мать, еще ближе склоняясь к теплу печи.

На некоторое время воцарилось молчание. Затем Константин-Кантор задал вопрос, который давно уже приходил ему в голову:

– Ты не скучаешь по Москве, мама?

– Нет, – быстро откликнулась Аделаида-Анжелика. Казалось, она ждала подобного вопроса и теперь спешила ответить отрицательно.

Но Константин, сам не зная, почему, продолжал говорить.

– Все же Москва – столица… – Он не закончил фразу.

– Москве недолго осталось быть столицей. – Мадам Аделаида говорила спокойно и уверенно. – Столица будет здесь, в Петербурге.

– Но покамест здесь только грязь, холод, болотная лихорадка и бесконечное строительство. – Константин положил дымящуюся трубку на стол. – Вчера умерло еще пятеро землекопов…

– Надо сообщить государю, что в бараках необходимы печи.

– В этих бараках холоднее, чем снаружи, на ветру! Я не хочу хвастаться, мама, но, если бы не я, приказы царя Петра не исполнялись бы вовсе!

Аделаида кивнула и вдруг коротко рассмеялась.

– Я думаю, – тихо заговорила она, – я думаю, неужели царь Петр действительно полагает свои приезды внезапными? Неужели он не догадывается, что множество людей успевают заранее узнать о его поездках и предупредить кого следует о приезде государя с инспекцией?

– Разве ты не знаешь, мама, что Петр наивен, как дитя?

– Да, это весьма симпатичное свойство его натуры – наивность! Он не любит интриговать, он прям и честен…

– Но он и жесток… – заметил Константин.

– Не более, чем положено правителю! – возразила мать. И в ее голосе сын расслышал горячность.

– Я знаю, ты готова все простить ему, – Константин усмехнулся.

Аделаида повернула голову от печи:

– А кому же, по-твоему, я должна прощать все? Неужели этой тряпке, Людовику XIV? Фу!

– Мама, прости, но ведь ты…

– Да, я была его любовницей! – Аделаида повысила голос. – И что с того? Мне просто-напросто надоело отказывать ему! Мое странное целомудрие в отношении короля уже переходило все мыслимые границы! Ни с кем я не была настолько целомудренна, ни с одним своим любовником! Я отдалась Его Величеству королю Франции, потому что продолжать отказывать ему было нелепо! – В голосе мадам Аделаиды явственно слышались ирония и веселость уверенной в себе женщины.

– Мама, ты великолепна! – воскликнул Константин. – Но если уж зашла речь о прощении, то не простишь ли ты какую-нибудь мелкую провинность и моему отцу?

Конечно, сын лукавил, поддразнивал ее, но она отвечала серьезно:

– Не напоминай мне об этом человеке. Да, он был моим первым мужчиной, он распахнул передо мной дверь в мир телесной любви. Я была зеленой заносчивой девчонкой, он лишил меня девственности, а вместе с девственностью исчезла и некоторая доля глупости. Но Боже! Я расплатилась с ним годами несвободы! Столько лет я думала о нем, искала его, любила его! Даже когда я заводила любовников, я прежде всего сознавала, что изменяю ему! В конце концов птица в неволе может или умереть, или вырваться из клетки! Я предпочла второе!..

Константин слушал мать, покуривая трубку.

– Ты великолепна, матушка, но мне бы не хотелось, чтобы моя жена оказалась похожа на тебя, – произнес он наконец.

– Ничего подобного не случится! – парировала мать. – Я не только великолепна, я – единственна!..

В окошко заглядывала --">