Стефани Лоуренс - Роза в цвету

открывал двери, о существовании которых она и не подозревала, учил ее восторгам, понимать которые она только начинала.

Потом он отодвинулся, сел на край кровати и расстегнул панталоны.

Он увидел, как блестят ее глаза из-под длинных полуопущенных ресниц – она хотела видеть, что он будет делать дальше.

– Так зачем нужны подвязки?

– Сейчас поймете.

Он снял с себя панталоны, отбросил их ногой и повернулся к ней; она широко открыла глаза. Она хотела было сесть; он встал на колени между ее ног, схватил ее за руки и снова заставил лечь. И впился в нее губами; ему ни к чему было слышать, что она собирается сказать.

Роуз извивалась под ним, но не для того, чтобы вырваться, а для того, чтобы вжаться в него еще сильнее. Дункан слегка отодвинулся от нее и сказал:

– Обхватите меня ногами.

Она тут же сделала это – и он снова принялся терзать ее рот, войдя в нее и здесь, и там, внизу. Жаркая и сладкая, она с радостью встретила его. Он наполнил ее; она задохнулась, выгнулась. Дункан преодолел легкое сопротивление; она напряглась, потом расслабилась. Они лежали без движения, наслаждаясь мгновением необыкновенной близости, и сердца их бились в такт.

Первой пошевелилась Роуз, подчиняясь какому-то импульсу, не понятному ей самой. Дункан отозвался сразу же, давая ей то, чего она хотела. Ощущение, пронзившее ее, было поразительным, захватывающим, ей хотелось испытывать это ощущение снова и снова. Дункан подчинился, и вдруг она поняла, что он имел в виду, говоря о неведомых пейзажах – пейзажи эти были наполнены волнами жаркого наслаждения, окружены вершинами необычайного восторга. Они въехали в этот пейзаж ровной рысью, перешедшей в настойчивый галоп, как волны вздымались выше и выше, а вершины взметнулись к солнцу.

Но то было не солнце, то было настоящее самозабвение. Он заставил ее въехать в водоворот ощущений, чувств, в долину невыразимого блаженства.

Дункан наблюдал за ее лицом, на котором ослабевало и таяло напряжение, пока таяла она сама, лежа под ним. Он закрыл глаза и наполнил ее в последний раз, слившись с ней в сладком забвении.

* * *

Роуз проснулась рано, солнце еще не встало. Она поняла это по глубокой тишине, в которой пребывал дом; не слышно было даже кухонной прислуги. Закрыв глаза, она устроилась поудобнее, удивляясь спросонок, почему это подушка у нее такая твердая. Волосинка пощекотала ей нос; она приоткрыла глаза, чтобы смахнуть эту волосинку, – и разом проснулась.

Широко распахнув глаза, Роуз воззрилась на свою подушку – голую грудь Дункана. Медленно приходя в себя, Роуз увидела и все остальное – длинное тело, прижимающееся к ней; оба они под одеялом были совершенно нагими. Она не помнила даже, чтобы они укрылись одеялом.

Но она помнила забвение, в которое погрузилась, и к чему оно привело.

Роуз поняла, что сердце бьется у нее в ушах, что его волосатые ноги сплелись с ее ногами и что она не в состоянии сформулировать ни одной четкой мысли.

Нужно было бежать.

Она очень осторожно отодвинулась от него, потом медленно и плавно подняла руку, лежавшую у нее на талии, и отодвинулась. И легла на его другую руку. Он глубоко дышал. Она застыла, но поскольку ничего не произошло, она переместила ноги – о Господи, они так и остались в шелковых чулках! – на край кровати, потом подняла плечи с его руки и начала скользить туда, где ей ничто не грозило…

Но не успела – его руки обхватили ее за пояс.

– Дункан! Пустите меня!

Она села и попыталась высвободиться; он усмехнулся совершенно злодейской усмешкой и снова уложил ее рядом с собой.

Этого Роуз не могла стерпеть. Она для виду покорилась, а потом перевернулась на живот, пытаясь вырваться из его рук и ускользнуть. Он понял ее намерение, лег сверху и обхватил ее своими крепкими, как камень, ногами.

– Ага… я не отпущу вас, не преподав вам второй урок.

Роуз подняла над подушкой голову:

– Какой второй урок?

Она почувствовала, как он наклонился; его грудь елозила по ее спине, губы обжигали затылок, он просунул одну руку ей под живот, а другую – между ног. И прошептал нежно:

– Второй урок посвящен тому, что значит быть моей.

Ее мгновенно обдало жаром, дыхание перехватило. А он откинулся назад и поставил ее на колени. И вошел в нее медленно, осторожно, глубоко.

– Дун… оооох! – Его имя растаяло в долгом вздохе – вздохе восторга.

И он научил ее, как снова пережить все, научил восторгу, наслаждению, блаженству.

Эта скачка была --">