Коллин Хоук - Воссозданный (ЛП)

сердце колотилось, а кошмар медленно отступал. Мне приходилось держать возле кровати ночник с тех пор, как в мои сны проникали ужасы, что потом виделись и в темной комнате, когда я просыпалась. Какое-то ужасное существо загнало его в угол. Оно радостно визжало, его мерзкое дыхание ударяло по носу, а язык высунулся, чтобы слизнуть кровь с раны на плече Амона. Все казалось таким настоящим.

Дрожа, я обхватила себя руками и соскользнула с кровати, направившись к своему любимому месту на балконе с видом на центральный парк. Там я потерла рукой голову статуи сокола, примостившейся на поручне.

Птица напоминала мне об Амоне, становившемся золотым соколом, и когда солнце нагревало статую, жар накапливался в металлических узорах и задерживался в них, согревая в поздние часы, когда я ходила по комнате и не могла уснуть. Прикосновение к ней успокаивало меня, я могла представлять Амона, каким я его оставила, а не покрытого синяками и истерзанного болью, каким он был в моих снах.

Для меня он был потерян. Я это знала. Я понимала, что должна попытаться идти дальше, может, попробовать встречаться с кем-то еще, но память о моем ожившем египетском солнечном принце было сложно преодолеть. Амон не был идеальным, но был близок к этому. Даже сейчас я могла легко представить его рядом с собой – его золотистую кожу согревало солнце, ореховые глаза мерцали, а улыбка едва заметно появлялась на его очерченных податливых губах.

Вздохнув, я склонилась над поручнем и осмотрела парк. Я влюбилась в парня, возраст которого исчислялся тысячелетиями, который сейчас гнил в искусно украшенных саркофагах, созданных самим Анубисом. А его душа должна была пребывать в раю, пока он ждал следующего раза, когда он понадобится, и проникала в мои сны.

Или он был в ужасной беде, или что-то серьезное случилось со мной, пока я возвращалась из Египта. Существа, которых я видела во снах, были намного страшнее, чем те, которых я могла вообразить. Я не была изобретательной. Но хуже подозрений, что Амон был в опасности, было то, что я никому не могла об этом рассказать. Никто не знал, что он существовал.

Ну, это было не совсем правдой. Доктор Хассан знал, но он жил на другом конце мира. Я написала ему, когда вернулась домой, и его радостный ответ заставил меня улыбнуться, хотя я была уверена, что он все понял, когда не нашел моего тела у пирамиды, когда Амон с братьями спасли мир. Я очень гордилась, что была частью всего этого, хоть я и чуть не погибла, когда обманом заставила Амона забрать мою энергию.

Ответа от доктора Хассана пришлось ждать целый месяц, хотя я фанатично проверяла ящик на почте, который завела для нашей секретной переписки. Он сказал мне не волноваться, и что Амон под защитой богов, что он хорошо спрятал братьев, и что я должна гордиться жертвами, на которые пошла, чтобы мир был спасен.

Вот таким было содержание его писем. Они становились все короче со временем. Я бы на его месте тоже хотела бы просто забыть все случившееся и жить дальше. Но как я могла? Амон являлся в моих снах. Не сказать, чтобы я не была рада его видеть. Я была рада. Но ужасов, которые постоянно угрожали ему, хватило бы, чтобы любую девушку, даже видавшую то же, что и я, отправить в ближайшую психиатрическую больницу.

Родители беспокоились. Начала проявляться моя нехватка сна, хотя я старалась вести себя так, словно жизнь была простым делом, как раньше. Они не знали, что я чуть не умерла, влюбилась в прекрасную ожившую мумию и провела длинные весенние каникулы в Египте. И то, что я закончила учебный год после без понижения оценок, было главным достижением.

Они не знали о том, что я испытала с Амоном в Египте, как сильно это изменило меня. Я и сама этого не осознавала, пока не попала домой. Я думала, что на моем лице проявятся все эмоции, вся боль, вся… смерть, но родители заметили только мои волосы. Мои каштановые, по-деловому прямые волосы теперь были пронизаны выгоревшими на солнце прядями разных оттенков. Им это не понравилось.

И мама сразу сказала:

- Чем ты думала? – она тут же схватила телефон и отчитала нашего стилиста, который не смог ничего поделать, кроме как освободить свой график, чтобы тут же исправить «ущерб». Я тихо, но строго сказала ей, что мне мои волосы нравятся, и что я хочу их такими оставить. Сказать, что они были поражены моим

--">