Дж Р Уорд - Воровка (ЛП)

Таким образом, ее собирались охранять, словно она стояла полуголая, на высоченных каблуках и в мокрой футболке.

Глупо, конечно, но строить из себя Глорию Стайнем^[7] в этой ситуации – лишь тянуть время. И реальная озабоченность врачебной конфиденциальностью должна была помочь решить проблему до конца. Так и вышло.

– Мы просто побудем там, – тихо сказал Рейдж. – Прямо вот там. Почти рядом.

– Спасибо.

Когда они оказались вне пределов слышимости, она обратилась к близнецам:

– Можно поговорить в моем…

– Здесь нормально, – произнес Эрик со звучным акцентом Старого Света. – Как он?

– Не очень хорошо, и я не думаю, что мы движемся в сторону его выздоровления. – Она скрестила руки на груди, а затем опустила их, потому что не хотела выглядеть так, будто она что–то скрывает или защищается. – Его неврологические функции нарушены и не восстанавливаются. Я говорила с Хейверсом и поделилась с ним всеми снимками, а также видео о поведении и эмоциональных реакциях, в том числе об изменениях, произошедших неделю назад. С наступлением кататонического состояния^[8], он менее опасен для себя и окружающих, но еще далеко до реакции…

– Пришло время его отпустить.

Док Джейн моргнула. Во время перехода от роли человеческого хирурга к целителю вампирской расы ей пришлось привыкать ко многим вещам. Новая анатомия для изучения, новые реакции на лекарства и побочные эффекты, о которых нужно было знать, принципиально иная система кровообращения, а также проблемы с гормонами и беременностью, с которыми она никогда раньше не сталкивалась.

Ей также пришлось приспосабливаться к решениям, связанным с окончанием жизни. В человеческом мире ее сохранение – это императив, даже когда в этом не было смысла. Содействие самоубийству по–прежнему являлось проблемой этического характера, и только семь государств разрешали эвтаназию в рамках определенных условий. С вампирами? Нечто естественное.

Когда любимый человек страдает, и нет никаких шансов на улучшение, оказывалась последняя помощь. Тем не менее, сейчас речь шла не о домашнем животном, который дожил до конца своего жизненного цикла.

Джейн осторожно подбирала слова, желая быть честной и не настаивая на конкретном решении.

– Основываясь на всем, что я видела, и тестах, которые мы провели, я не верю в возобновление нормальной работы организма. Мы сделали все возможное, чтобы поддержать его организм после отказа от кокаина, но после приступа психопатического расстройства мы просто... мы его потеряли и не можем вернуть.

С какой стороны ни посмотри, ей было очень неудобно оставлять это решение за кузенами Эссейла. Было бы легче довериться их выбору, будь они расстроены. Или испытывали угрызения совестью. Беспокоились, правильно ли поступают?

А с их настроем? Ее тревожило, что они могли списать ее пациента, как сломанный тостер. И все же, согласно вампирским стандартам оказания медицинской помощи, она обязана предложить им, как ближайшим родственникам, возможность прервать жизнь Эссейла, если курс ухода за ним достиг точки невозврата.

Именно Хейверс, целитель расы, поднял этот вопрос, и ее инстинкты немедленно восстали против подобного, но в ней просто говорили отголоски человеческого прошлого. И она все еще продолжала находить некое противоречие в духовной концепции вампирского вида. В версии вампирской загробной жизни существовало убеждение, что ты не можешь войти в Забвение, – или то, что они считают Небесами, – если покончишь жизнь самоубийством. Тем не менее, если ты медленно умираешь, и особенно если сам не в силах принять решение, твои ближайшие родственники могут облегчить твои страдания так, что, по–видимому, у тебя получалось обойти этот запрет благодаря своеобразной лазейке.

Золотая середина заключалась в волеизъявлении. Если ты нажал на курок, это самоубийство. Если твой близкий и родной решает, что всё, хватит, достаточно? Это судьба.