Ника Ёрш - Василиса с премудростью (СИ)

никто другой, понимал, чем аукнуться может визит батюшки к сыну, особенно после вчерашней Ивановой выходки...

Быстро прикинув, что к чему, бухнулся Архип на колени, сложил полные пальцы вместе и ну давай каяться, креститься да в глаза вседержителя заглядывать преданно:

- Не вели казнить, царь наш, батюшка, вели слово молвить, благодетель ты наш! - выговаривал слуга каждое слово четко и громко, с подвываниями, не оставляя надежды последней, что хозяин его проснуться успеет и в порядок себя привести. - Воля твоя на всё, да только справедливости ради, просить тебя буду, кормилец милейший! Ничего плохого не сотворили, ничем прогневать не желали, вот те крест! Не гневайся, не злись, а милость свою прояви до нас, грешных!..

- А ну, цыц, окаянный! - раскусив замысел сыновнего слуги, Берендей кивнул Жмыху на опочивальню царевича, а Усачу на кабинет: - немедленно найти и привести сюда! А ты, Архип, не забывайся, да выметайся из терема по добру, по здорову, пока я тебя...

 - Царь-батюшка! - раздалось хриплое блеяние Жмыха из спальни царевича, - спать они изволят, поднять сил никаких не хватает. Ай, ай-яй-яй! Пусти, нехристь! Только не в лицо!!!

В следующий миг Берендей на пороге опочивальни замер, разглядывая хмуро картину безрадостную: Иван сидел на огромной постели в чем мать родила и бездумно смотрел в сторону батюшкину красными от недосыпа и количества выпитого накануне глазами. Рядом с ним катался по полу Жмых, охая и непрестанно натыкаясь на опрокинутые здесь же лавки. На углу большой резной скрыни у стены висели мужские портки, усыпанные остатками старинного зеркала, купленного еще Берендеевой бабкой. Дорогие ковры, устилавшие пол, истоптаны оказались глиной и смердели, словно по ним свиней выгуливали... Впрочем запах скорее исходил от самого царского отпрыска, присосавшегося теперича к глиняному кувшину с водой, заботливо Архипом поднесенному.

- Оооох! - наконец напившись, выдал красный (в прямом смысле) молодец, - доброго утра, батя. С чем пожаловать ко мне изволили? Снова нотации читать, али просто, мимо проходили? Если воспитывать, так обещаю я - не стану больше злоупотреблять вовсе! Вот опохмелюсь сейчас и сразу за ум начну браться, другим примером для подражания представляться...

- Молчать! - внимательный наблюдатель сразу заметил бы перемены нехорошие, на лице и в позе царя-батюшки отразившиеся. Не было в его взгляде ни тени сочувствия, ни капли понимания, только лишь разочарование да гнев разрастающийся. Исчерпал сын его младший всё годами накопленное терпение, перешел границу дозволенного, вины за собой не ощущая совершенно! Сегодня Берендей понял окончательно, что без решительных действий не обойтись боле. - Позвать к нам сюда Олега Бояровича! Приведет пусть этого отпрыска нерадивого в чувства и ко мне доставит! Кончилась свобода твоя, Иван, помяни слово мое. Ты спокойствие мое не берег, меры в загулах своих не знал, так примешь благодарность мою, ответную!

С теми словами удалился царь выполнять другие дела, требующие присутствия его личного, а царевич на постель вновь повалился, не осознав пока, чем ему поведение последних дней аукнется...

***

Спустя несколько часов после событий вышеозначенных, прибыл Иван к отцу на поклон. Выглядел теперь царевич намного свежее, понятливей и серьезней, чем прежде: Олег Боярович (богатырь со стажем великим и опытом богатым) умел как никто распоясавшихся молодцов в чувства приводить. Так, вниз головой искупавшись в бочке с водой ледяной, выпив отвар крепкий "от хворей алкоголических и насморка аллергического", да нравоучения прослушав с бранью вперемешку в исполнении верного Архипа, осознал Иван, что в чем-то неправ оказался. И вот теперь, речь лучшего сына и наследника по дороге отрепетировав, приосанился царевич да в святая святых постучался.

Был то кабинет царя Берендея, где и проводил он изрядную часть светового дня. Рабочая комната государя с особым усердием обставлена была и хорошо отражала характер его: всего здесь было в достатке, что он важным считал. Мебель устанавливалась исключительно дорогая, вычурная и практичная одновременно, всем вошедшим на зависть. По стенам от входа лавки выставили, служившие, вместе с тем, ларями для хранения вещей различных; тут же высокие шкафы из красного дерева заморского выстроились - для бумаг, писем и книг. В переднем же углу, под старинными иконами, находилось золоченое кресло хозяина, а перед --">