Даха Тараторина - Кривая дорога

И вот тут я обмерла. Потому что русалка не смеялась. Она горько плакала.

1 Спожинки — это праздник такой. Конец лета, срезание последнего снопа и вязание Велесовой бороды. Ничего не напоминает?

2 Ну и так понятно, что деверь — это брат мужа.

Глава 2. Привал

Дверца протяжно скрипнула. Куцехвостые псы-погодки выскочили из-под крыльца навстречу незваным гостям, но, поймав мой недовольный взгляд, поджали обрубочки и спрятались назад, не проронив ни звука.

Воришки из нас получились бы знатные!

— А ты точно избой не ошибся?

Серый легкомысленно хмыкнул — он не был уверен, что старая Весея не пошутила и не указала страждущему ночлега на первый попавшийся двор.

— Тогда несушку какую в сарае схватим и дёру.

— Ага, явились — не запылились!

Старушка выскочила на крыльцо, видать, стерегла гостей у двери заранее, предпочтя хлебосольство сну. Весея оказалась кругленькой, румяненькой и такой живенькой, словно готовилась покатиться колобком сражать окрестных лис прямо сейчас или, в крайнем случае, после плотного завтрака.

— Ждёшь их тут, ждёшь с самого вечера, маешься, калитки в печи держишь, чтобы не поостыли, а они шляются!

— Извините, — ошалело протянули мы с мужем.

— Куда мне ваши извините?! Марш к столу, пока совсем холодное есть не пришлось!

— Да мы же только с праздника, — заикнулась я.

— И что мне ваш праздник? Нет, ты мне скажи, что мне ваш праздник? Я видела как вы на тех проводах ели? Нет, не видела. А тут вы сядете вечерять как положено, как мне надо. И неча на меня зыркать! На мужа свого вон зыркай, а на меня не надь! Я энтих ваших Глазьев страшных повидала на своём веку!

— Что ты ей пообещал? — с суеверным ужасом вопросила я мужа.

— Да по хозяйству помочь… — испуганно протянул оборотень, — кто ж её знал, что она такая заботливая.

— Ага, заботливая. Небось завтра выяснится, что ей по хозяйству срочно нужен новый сарай. Или урожай собрать за день. Весь. Как расплачиваться будем?

— Ну так… Утро вечера мудренее? — Серый и сам уже начал опасаться бойкой старушки.

А старушка знай весёлым ёжиком каталась вокруг и заталкивала в избу:

— Чего это вы перешёптываетесь? Я вам перешепчусь! Шептунов на мороз! Вона тощие какие оба — кожа да кости, — цап меня за локоть, — откуда ж вы такие явились, глаза б мои не глядели!

И изба под стать хозяйке: маленькая, чистенькая, прибранная к празднику. А запах! Сияющая свежей побелкой печь отдавала тепло, выгоняя стылый ночной воздух из дому, дышала свежим хлебом и горячей глиной.

Весея вихрем носилась по маленькой комнатке, сметала невидимую пылинку со стола, переставляла крынку с молоком с места на место и всё, заботливая, не могла присесть сама.

— Да вы кушайте, детки, кушайте! Дайте вас попотчевать вдоволь!

Серый знай наворачивал угощение. От радушного приёма он тоже ошалел, но упускать возможность из-за такой ерунды не собирался. Он — не я. Не ждал от всякого подвоха, ножа в спину. Ещё верил людям. Почему-то.

Уложили нас на широкой скамье близ горячего печного бока. Весея бойко запрыгнула на полати, завесившись занавесочкой и постоянно посмеивалась, приговаривая, что за молодыми следить не намерена, но, вообще-то, будь она помоложе, она бы тут времени не теряла. Как бы именно она не теряла времени на короткой, жёсткой, хоть и заботливо прикрытой одеяльцем, скамье, старушка скромно умолчала.

— Кажется, я её боюсь, — с ужасом осознала я.

— Кажется, я тоже, — согласился злобный кровожадный оборотень.

К утру я со скамейки всё-таки упала. Чтобы не так обидно, одеяло утащила с собой. В итоге Серый так плотно прижался к остывающей печи, что рядом с ним могло бы поместиться ещё две Фроськи. Я же устроилась ровненько под лежбищем, завернувшись, как в кокон, и высунув наружу правую ногу, об которую и споткнулась Весея, вставшая лишь немногим позже вторых петухов (2).

— А чего это мы спим? — радостно поинтересовалась старушка у моей помятой физиономии. — Уж и петухи пропели, день белый на дворе, а они всё почивать изволят! Ну-ка, лодыри, подъём, подъём!