Юлия Рысь - Непрошеный Дар (СИ)

искорки:

— Нэ баись, дэтка, всо харашо. — И крикнул куда-то в сторону, — апэрационную, срочна! — И снова, с улыбкой к Вере, — твая мама здэс?

— Да, мы с мамой приехали.

— Пять мынут, с мамай пагавари. Пэрэдай мама: доктор сказал, всё харашо.

— Да, хорошо, — согласилась Вера.

Через минуту в сопровождении медсестры появилась мама со слезами на глазах.

— Мама, — поспешила успокоить маму Вера, — доктор просил передать, что всё будет хорошо.

— Ничего не бойся, Верочка, — сквозь слёзы говорила мама, — мне сказали, что Гурам Леванович очень опытный хирург, один из лучших в области.

— А я и не боюсь, — гордо сказала Вера, искренне не понимая, почему мама плачет.

— Вера? — Переспросила медсестра, подкатив к Вере громко дребезжащую каталку, — Пора.

Две медсестры ловко подхватили Веру, уложили на каталку и куда-то повезли. Краем глаза Вера видела, как оставшаяся медсестра капает в стакан капли и протягивает маме.

Лифт, ещё один коридор, двери, показавшиеся маленькой Вере лежащей на каталке, просто огромными. И вот Веру привезли в большую палату с высоким потолком и огромной лампой на нем, состоящей, как подсолнух, из более маленьких ламп.

— Сколько ты весишь, девочка? — Вера перестала разглядывать всё вокруг и посмотрела на говорящего. Из-за медицинского колпака и маски, почти полностью закрывающей лицо, Вера даже не поняла сразу: спрашивает дядя или тётя.

— Сколько ты весишь, знаешь? — Переспросил кто-то за маской.

— Не знаю. — Вере почему-то стало грустно и обидно, что она не знала такую, как оказалось, важную вещь.

— Гурам Леванович, что делать? Взвешивать и терять время?

К каталке подошёл знакомый коренастый силуэт, над маской которого Вера узнала густые брови и тёмные глаза Гурама Левановича. Одной рукой Гурам Леванович подхватил Веру под затылок, второй — под колени и слегка приподнял:

— Двадцать, плюс-мынус кыло, — вынес вердикт Гурам Леванович и отвернулся.

Через минуту Вера почувствовала укол в вену, чьи-то руки наложили на нос и рот Веры маску… Голова стала лёгкой, голоса далёкими и глухими. Сквозь наваливающуюся пелену сна Веры услышала далёкий голос Гурама Левановича:

— Дыши, раз-два… раз-два. Как шарык ваздушный дуть…

И наступила полная темнота.

Вдруг темноту прорезал яркий луч ослепительного света и Вера полетела по длинному светлому коридору. Казалось что она летит по спирали, или по кругу, потому что светлый коридор всё время уводил куда-то в сторону и вверх, так что не было видно ни начала, ни конца. Было легко, спокойно и… свободно. Вера никогда не летала на самолёте, но лететь по коридору полному света и тепла было очень приятно…

Внезапно Веру кто-то дёрнул в сторону и… вниз. И Вера оказалась в тёмном мрачном коридоре, напомнившей ей катакомбы Инкермана*, куда они в прошлом году ездили на экскурсию с папой и двоюродным братом Ростиком.

Вере стало страшно.

— Не бойся, — произнёс приятный мужской голос, вспыхнувшая спичка лизнула фитиль свечи и осветила лицо говорящего. Перед Верой стоял цыган. Обычный цыган, в яркой красной шёлковой рубахе, с копной блестящих чёрных волос и золотой серьгой-кольцом в ухе.

— Иди за мной, — сказал цыган Вере, — она умирает, просила привести тебя.

Вере очень хотелось задать много вопросов, но почему-то она не смогла произнести ни слова, поэтому просто молча пошла за цыганом. В конце мрачного коридора оказалась старая деревянная дверь. Цыган со скрипом потянул на себя створку и пропустил Веру вперёд. Перед ними на кровати лежала старая женщина.

— Мами, это она, — сказал цыган и слегка приобняв Веру за плечи, подошёл ближе к кровати.

— Подойди ближе, дочка, — обратилась старая цыганка к Вере, — А ты, — уже к цыгану, — за дверью подожди.

Цыган вышел, а Вера подошла к кровати.

— Возьми меня за руку, дочка, и глаза закрой.

Вера послушно взяла старуху за тонкую, с тонкой сухой кожей, руку и закрыла глаза. Старуха что-то заговорила на непонятном языке. Её монолог то переходил из шёпота на крик, то перетекал из речитатива в пение, а вполне понятные слова вдруг начинали сливаться в нечленораздельные звуки… Вера молча слушала, закрыв глаза и не отпускала руку старой цыганки. Внезапно наступившая тишина заставила Веру открыть глаза.

— Мне пора, — чуть слышно сказала цыганка, — а тебе, детка, ещё рано. --">