Екатерина Терлецкая - По строкам лавандовых книг. Часть 1

принесла это тебе. ― Верчу в руках странные книги, исподлобья поглядывая на грымзу. ― Ты же профессионал своего дела, журналист, публицист… ― цедит каждое слово, словно и не собирается бороться с моими возражениями. ― Это тебе домашнее задание на завтра. Прочти. Подумай о том, что здесь написано. Примерь, так сказать, на себя. Утром поговорим. Либо… отправишь мне на почту новую статью.

Сам не знаю, почему соглашаюсь. Возможно, просто разбирает интерес, что это мне подсунула старуха. А может дело в том, что я сбит с толку каплей человечности присущей смертным, что наконец-то разглядел в этой ведьме. На минуту мне показалось, что я держу в руках что-то очень личное для неё. В любом случае сегодня её взяла.

Этим вечером, вместо ужина под новый фильм на любимом канале я провел над книгами. В каше несвязной писанины, мог разобраться только сумасшедший, но я настолько был поглощен историей, и попытками сложить отрывки сюжета в единое целое, что не заметил, как начался новый день. Без завтрака и кофе, не обмолвившись с супругой и словом (только послушал новости в утреннем выпуске) я поехал в офис. Свою статью с согласования забрал, а пилатес для беременных оказался довольно читаемой колонкой.

ДОМ

Глава 1

Если долго смотреть на море можно увидеть цвет его настроения. Мало кто задумывается, что у моря тоже может быть настроение, но я замечаю его перемены. Когда море грустит цвет воды бирюзовый, если злится – зеленый, а блаженно спокойная вода всегда голубая. Я люблю море любое. Неважно, какое настроение и цвет воды.

Если море грустит, я грущу вместе с ним. Когда злится, разбрызгивая волны, так, что капельки плещут прямо в лицо, я с удовольствием принимаю каждую из них, моя кожа жадно впитывает соленую воду. Иногда, кажется, что мы единое целое, а в другой раз я даже перенимаю настроение моря на себя. Мама говорит, что мои серые глаза меняют цвет, когда я смотрю на море. Возможно так оно и есть, всегда хотела увидеть, как это происходит.

В нашем скучном городке, море – единственная достопримечательность. Я не раз слышала, как гости ресторана, в основном военные, расхваливают это Богом забытое место, мол такой редкости нигде и не найти, чтобы море и лес в одном малюсеньком городишке вписались. Мне до леса мало дела есть, в отличие от Примуса. Он в лесу чувствует себя лучше, чем дома.

Меня восхищает, как Прим ориентируется в растениях. Странное, конечно, пристрастие для парня шестнадцати лет – изучение диких растений, их целительных свойств и прочей ботанической ерунды, но я нахожу эту странность в нём забавной. Прим умудряется в считанные минуты найти красивую поляну или огромное старинное дерево в лесу, где можно устроить посиделки, когда мы прячемся от всех. Я же наоборот – стоит зайти в чащу и всё, можно считать пропала.

Помню, в детстве мы с мамой ходили собирать лаванду в лес. То лавандовое поле мне часто снится по ночам. Я смотрела вдаль, где цвету космоса не было ни конца, ни края. Поле казалось целым миром, огромным, в жизни не обойти. Мама резала траву в корзину, а я так увлеклась красотой фиолетовых цветочков, что и сама не поняла, как зашла в самую глубь. Я была совсем маленькая, но до сих пор помню восторг от красоты вокруг, он перехватывал дыхание и возносил мою душу над землей. Полевые цветы росли густо и доставали мне не меньше как до пояса. Я всё бежала и бежала, представляя себя феей цветов, которая облетает своё королевство, как вдруг поняла: мама больше не поет. Песня мамы затихла.

В лесу мама всегда пела, чтобы я слышала её голос и не боялась потеряться. В тот момент, восторг от окружающей красоты фиолетового поля и мечты о королевстве фей сменились жутким страхом. Я стояла одна посреди высоких фиолетовых трав, что струились волнами от потоков ветра. От волнения сердце вырывалось из груди. Страх душил сильнее средневековой виселицы с её замысловатой петлёй. Спустя несколько минут, преодолев удушье, я бежала через поле со всех ног и кричала во все горло, только бы мама меня нашла, только бы мама меня услышала. Дальше всё как в тумане. Возможно, дело в том, что я была маленькой – память ведь не может вмещать столько воспоминаний, – или в ужасе, что я тогда испытала, вот память и отказывается показать те события. Всё, что я помню – мама дома прикладывает компресс к моим маленьким, изрезанным травой, сбитым коленям.

После случая в поле я молчала два дня. Не проронила ни слова. С тех пор один --">