(Darknessia) - Вороны вещают о смерти (СИ)

глядит.

– На Купалу попытаешь счастья. Может, он в этот раз твой венок поймает.

– Ну а что же ты, Огниша? – не унималась Нежана. – Яромир тебя замуж разве не звал?

– Звал, – с неохотой пришлось согласиться.

– А ты что?

– Отказала.

Я тяжко вздохнула и принялась накатывать рубаху с новой силой. Желала только поскорее закончить и пойти в дом.

– Но почему?

Что было им ответить? Всякий раз после встречи с Яромиром на душе словно камень появлялся. И вроде бы юноша ни словом, ни делом не обидел меня, но что-то такое было в его взгляде, отчего мне делалось страшно. Может, боялась я вовсе не его, а лишь перемен, которые непременно принесет замужество.

– Потому что не подходим мы друг другу, – осторожно отозвалась я, не поднимая взгляда. – Что сыну уважаемого сотника до такой, как я?

– Ищешь кого получше? – прищурилась Милана. – Так и состариться в одиночестве можно.

– Ладно тебе, Милаша, – вмешалась Нежана. – У Огниши ещё есть пара зим.

Я бледно улыбнулась подругам и в шутку сказала:

– Если не найду никого на будущего Купалу, пойду к Рябине на волховку учиться.

– Что ты, Огниша? – охнула Беляна. Она потянулась ко мне, сжала руку холодными и мокрыми ладонями. – Лучше пойди в берёзовую рощу, принеси Ладе требу и попроси о счастье.

– Но волхв говорит, что не стоит у богов ничего без особой нужды просить. А у меня нужды нет. – Я расправила последнюю рубаху, сложила ее в корзину, сверху рубель с палкой, и поднялась. – Зато есть дела. Увидимся вечером.

Одежды на стирку у меня было меньше, чем у подруг – только моя и матушки, поэтому и заканчивала всегда первой.

Я шла по натоптанной тропе мимо чужих дворов с камышовой корзиной под мышкой и удивлялась, как же быстро подруги забыли о черных птицах, предвестниках горя. Сердце сжималось, как подумаешь, что погребальный костер скоро загорится для одного из соседей.

Село наше раскинулось на плоском холме. С одной стороны его огибала речка, по обоим берегам которой зеленели засеянные рожью, просом и ячменем поля, с другой начинались леса, богатые на дичь, грибы и ягоды. От речки к центру села поднималась тропа под небольшим уклоном, и по обе стороны стояли первые избы, ещё светлые, совсем недавно срубленные. Чуть дальше избы уже стояли серые, проверенные временем и ветрами, омытые дождями. Какие-то до окон утопали в земле, тянулись к ней скатами крыш, покрытыми дёрном. Избы побогаче возвышались над остальными, их возводили, бывало, и в два, и в три этажа, а крыши покрывали сосновой дранкой.

Тут и там на перепутьях торчали вкопанные в землю бревна с вытесанными на них суровыми ликами богов. Вокруг бегали дети с прутками в руках, гоняли кур и гусей. Блеяли овцы, согнанные на дневной выпас. Мужики на другой стороне холма рубили избу и громко переругивались, так что их крики разлетались над всем селом.

Я свернула, не дойдя до центра. Изба наша стояла на окраине, а двор граничил с лесом. Из-за этого приходилось постоянно развешивать на изгороди обереги от лесной нечисти и окуривать дом чертополохом. Когда-то большой и ухоженный двор наполовину зарос бурьяном. За домом тянулись ровные черные ряды грядок, лишь кое где из земли торчали ростки. У дома паслась последняя оставшаяся у нас корова, старая уже. С каждым годом молока она давала все меньше.

Я развесила рубахи на верхних жердях изгороди. Жерди усохли, потрескались, какие-то повалились на землю, да и столбы все больше клонились в разные стороны. Изба выглядела под стать изгороди, такая же старая и серая. Сруб покосился на сторону от времени, из щелей в брёвнах торчал прошлогодний мох.

Стоило открыть дверь – обдало теплом от натопленной печи. Встретили запахи родного дома: густо пахло соломой, устилающей пол, томленой в печи кашей из проса и тыквы и травами. Окна все были закрыты ставнями – матушка не любила сквозняков.

Я зажгла от углей лучину и приблизилась к лежащей на полке́ матушке. Она спала. Седые пряди прилипли ко лбу и щекам, тонкие руки беспокойно сжаты. Она дышала прерывисто, хрипло, будто что-то давило на грудь.

Ела ли она сегодня? Просыпалась ли? В последние дни пробуждения стали реже. Я осторожно провела ладонью по лбу и волосам. Будить не стала – пусть отдыхает. Все, что я могла сделать, это ждать возвращения волхва. Он обещал зайти проведать матушку, как только вернётся из леса. Но когда вернётся, не знал никто.

Во --">