Людмила Вовченко - Попаданки. Розарий для феодалок.

городе, в разных районах. Созванивались чаще, чем признавались сами себе. Помогали друг другу так, будто это естественно, и никогда не считали, кто кому «должен». Когда у Наташи умерла последняя её собака — маленькая старушка-болонка с характером королевы, — Шура приехала ночью, без вопросов. Привезла плед, чай и такой взгляд, который говорил: «Я рядом. Дыши».

Когда у Шуры ушёл её кот — толстый, наглый, любимый, — Наташа сидела с ней на кухне и просто держала её ладонь, пока Шура ругалась на мир, потом плакала, потом снова ругалась.

И в какой-то момент обе решили: животных больше не берём. Не потому что не любим. Потому что больно.

— Мы не железные, — сказала Наташа.

— Мы-то как раз железные, — буркнула Шура. — Просто железо тоже ржавеет.

Пенсия пришла к ним по-разному. Наташа сначала испугалась пустоты: столько лет графики, отчёты, планы, ответственность — и вдруг… можно не вставать в семь утра. Шура, наоборот, восприняла пенсию как свободу: «Наконец-то я буду делать то, что хочу, а не то, что надо». Но через месяц обе поняли одно и то же: если не придумать себе смысл, смысл придумает тебе скука. А скука — страшная штука. Она тихая, липкая, и от неё не спасёт даже самый хороший сериал.

И тогда они сделали единственное верное: превратили дачу в проект.

Дача была не «инстаграмная». Участок, домик, старые яблони, забор, который просил ремонта, грядки, которые просили уважения, и соседи, которые просили внимания, потому что им было интересно, кто там опять привёз мешки и ведра.

Наташа привезла рассаду. Не просто «помидорчики». У Наташи в багажнике лежало будущее: гибридные чайные розы, саженцы инжира, хурма, какой-то банан с гордым названием, которое звучало как кличка космического корабля. Ещё — пакеты семян, луковицы, черенки. И одна коробка была подписана таким почерком, будто это аптечный рецепт:

«НЕ ТРОГАТЬ! КАПРИЗНЫЕ!»

Шура привезла своё сокровище. Для любого постороннего — мешок ниток и сумка с вязальными инструментами. Для Шуры — целая вселенная: мотки шерсти с блёстками, с пайетками, тонкая пряжа, толстая, лен, хлопок, что-то «шёлк-шерсть» настолько нежное, что его хотелось гладить, а не вязать. В отдельном чехле — её крючки и иглы, подарок Наташи на юбилей, который Шура берегла так, будто это не инструменты, а награды за выживание.

— Ты понимаешь, — говорила Шура, прижимая этот чехол к груди, — если я это потеряю, я тебя прокляну. И себя тоже.

— Ты его не потеряешь, — спокойно отвечала Наташа.

— Ты не знаешь меня, — бурчала Шура. — Я могу потерять даже чувство такта.

В день рождения они решили устроить себе маленький праздник. Не ресторан. Не шум. Просто: чай на веранде, торт, который Шура заказала у знакомой кондитерши («чтоб не позориться»), и планы на лето. Они были одногодками и отмечали в один день — как будто жизнь решила подарить им ещё одну общую точку.

Наташа достала из шкафа платье — простое, но красивое. Шура — свои золотые серьги и кольца.

— Мы выглядим как цыганки, — сказала Наташа, смеясь, глядя на Шуру.

— А мы и есть цыганки, — важно ответила Шура. — Пенсионные. С табором на дачу.

И действительно: они выглядели так, будто уезжают не на участок на два месяца, а в экспедицию. Сумки с продуктами, пакеты, ведра, тачки на колёсиках, эти самые китайские клетчатые сумки, которые переживают любые времена, любые переезды и любые катастрофы.

Наташа везла рассаду, как ребёнка: осторожно, бережно, чтобы ни один листик не сломался.

Шура везла мотки, как драгоценности: «вот это сюда, это сверху не класть, это не мять».

Они смеялись над собой, но в этом смехе была радость. Потому что они всё ещё хотели жить. Хотели планировать. Хотели чувствовать лето не по календарю, а по запаху земли.

Улица, ведущая к даче, была знакома до каждого бугра. Наташа знала, где весной всегда лужа, Шура — где лучше объехать, чтобы не трясло сумки. Они шли медленно, нагруженные, вспотевшие, но довольные. Шура комментировала всё подряд: погоду, соседей, жизнь, мир, и периодически — Наташу, потому что это был её способ заботиться.

— Ты опять всё на себя взяла, — ворчала она. — Ты понимаешь, что ты не трактор?

— Понимаю, — спокойно сказала Наташа. — Но я умнее трактора.

— Это не гарантирует, что ты не надорвёшься.

— Тогда ты меня поднимешь.

— Я тебя подниму, — сказала Шура. — Но потом отругаю.

Наташа улыбнулась.

— Договор.

Они уже почти дошли до калитки, когда воздух вдруг изменился.

Не просто «ветер подул». Нет. Воздух стал --">