Светлана Оникс - Любовные каникулы

тут МХАТ играет — это я потом узнала, что МХАТ, актеры — пальчики оближешь! А мужичок шумит. Я терпела-терпела, а потом взяла его за шиворот и выкинула на улицу. Он уже пьяненький был, не сопротивлялся. И как раз по телеку:

— В Москву! В Москву! В Москву!

Мамка мне:

— Ты что, сдурела?! Ты что наделала?!

Я собрала вещички и следом за мужичком. Только не на лавочку отдыхать, а... в Москву. Потом еще столько всего было! Поступала в театральный — один только монолог и знала. Вернее, всего одно предложение: «И вот я стою перед вами, простая русская баба!..»

А это про меня. Я действительно, простая. Честное слово... Никто не верит, а я вся на виду!

Журналистик тот — это и есть мой Илья. Так я ему понравиться хотела. Он до сих пор в себя прийти не может. И я не могу. А тогда сидели, болтали, смеялись, и кто бы мог подумать?!

...Марина, конечно, раскричится, я же почти что без спросу уехала.

— Выбирай — кинцо или Театр?!

Так и кажется, что она именно с большой буквы говорит. А кино ненавидит. Сама уже лет десять не снимается. Вот и ненавидит. А вообще тяжело женщине быть главным режиссером театра. Да еще такого. Ну ничего, ничего. Поговорим с ней, посплетничаем — отойдет.

И выберу я кино и театр. Все сразу.

Марина потом удивляться будет:

— Ну как ты, Сашка, меня уговорила? Меня уговорить невозможно. Кто б мог подумать?!

Действительно...

Хотите верьте, хотите — нет.

Глава 3 Знай наших, Венеция!

Я стою на сцене Дворца кино, расположенного на острове Лидо близ Венеции. Я обладательница Золотого льва святого Марка, и мне предстоит произнести небольшую речь.

Зал притих, зал ждет: что скажет русская актриса, дебютантка Венецианского фестиваля? Меня тут еще почти никто не знает. А я многих знаю в лицо.

Вон сидит подвижный итальянец с высокими залысинами и маленьким, слабым, почти женским ртом. Он наклонился и что-то шепчет хрупкой элегантной немолодой блондинке в боа из белого меха. Это мой кумир, сам маэстро Федерико со своей женой Джульеттой.

А вот этот коренастый, в очках, уже в годах, но с юношеской улыбкой, — Антониони. Он стоял на моем месте в 1964 году, получая Золотого льва за фильм «Красная пустыня».

Старый-престарый японец, которому все почтительно кланяются, — это Акира Куросава. Обладатель Золотого льва пятьдесят первого года за картину «Расемон».

Годар, Занусси, Ален Ренэ. Все — звезды первой величины. Знайте же: я теперь ворвалась в ваше созвездие!

Ищу глазами своего режиссера, Андрея Арсеньева.

Вон же он, справа, рядом с декольтированной Клаудией Кардинале. Та обернулась к нему и, видимо, поздравляет.

Как я ему благодарна! Спасибо, Андрей, что на эту роль ты выбрал именно меня! Однако согласись, что и ты не прогадал: сам видишь — я справилась!

Режиссер — главный творец картины. Актеры — исполнители его замысла. Но мы — не слепые исполнители, слышишь, Андрей? Да, я была послушна твоим указаниям на съемочной площадке, но и я вложила в работу свою душу, свой талант, свой труд. И жюри оценило мой вклад. А ты почему-то не радуешься. Ты горюешь, чудак-человек.

Не хочу, чтоб кто-то был печальным в день моего триумфа! Сегодня все должны смеяться и ликовать.

Посмотри же на меня, мой уважаемый режиссер. Ах, не желаешь? Ну погоди, я тебя расшевелю.

Я подхожу к микрофону и говорю:

— Вот стою я тут перед вами, простая русская баба...

Эту реплику произносила Марецкая в картине «Член правительства», и я копирую ее интонацию. Иностранцам это ни о чем не говорит. Им переводят вполне нейтрально:

— Я, простая русская женщина, стою тут перед вами.

Все вроде то же самое, а смысл — совсем другой.

А Андрей поднял наконец голову. Ага, зацепило!

Ну так я зацеплю тебя еще сильнее. Устрою скандальчик. Совсем маленький, невинный. Как говорится, простенько, но со вкусом.

Слушайте меня, благовоспитанные звезды мирового кино!

Вместо того чтоб продолжать речь, я начинаю гортанно голосить в микрофон:

— Ва-ленки, валенки, не подшиты, стареньки!

У меня это здорово получается! А теперь — еще и сплясать русскую. Вот так, да притопнем, да прихлопнем!

Золотого льва — под мышку, чтоб освободить руки.

Узкое платье он Нины Риччи стесняет движения? А мы подберем подол. Мешают высоченные шпильки серебряных туфель? А мы — туфли прочь. Нам не привыкать бегать босыми!

И пятками, пятками отстучим дробь на итальянской сцене, привыкшей к --">