Дорис Смит - Семь сорок (В поисках счастья)

отражало косички и гимнастический костюм, «конский хвост» и свитер. Сегодня в нем возникло желтовато-коричневое с белым кантом платье и небольшая светло-каштановая стриженая голова. «Как цветок красного дерева», — однажды сказал Майлс. «Как дела в Полинезии?» — было одним из его приветствий.

Сначала он отказывался верить, что она родилась и выросла на норфолкской ферме. Его корни были в Донегале, и внешность подтверждала это: больше шести футов ростом, со стройными длинными ногами и широкими плечами, с ямочкой на подбородке, так гармонирующей с твидом и овчаркой колли. Только Майлс не имел никакого отношения к колли. К твиду — да. Он и Джоанна изучали дизайн тканей в художественной школе в Лондоне, с одной лишь разницей: Джоанна только что сдала свои выпускные экзамены, а Майлс приехал из Дублина всего за семь недель до этого, чтобы пройти специальный курс усовершенствования.

У него были ирландские глаза, дерзкие и бирюзовые, и они никогда не переставали смеяться, даже когда он вдребезги разбил машину о придорожный указатель или когда на полигоне его свирепо обругали за то, что он подсадил Джоанну на башню танка, чтобы сфотографировать. Это случилось в тот уикэнд, когда она пригласила его к себе домой, но, слава Богу, это происшествие не достигло ушей отца. Он наверняка реагировал бы точно так же, как и прогнавший их командир. И без того было достаточно мучительно вспоминать, на какие раскаленные, злые осколки разлетелся тот уикэнд.

Она проводила Майлса и вернулась, переполненная счастьем, чтобы сказать родителям о главном. Разрешение казалось само собой разумеющимся. Но случилось иначе. Отец сказал:

— Только одно могу сказать: это чушь! И почему он поручил это тебе? Слишком хорошо соображает, чтобы самому явиться ко мне?

Когда она попыталась объяснить, что это была ее идея — самой поговорить с ними, вмешалась мать:

— Но, дорогая, давно ли ты с ним знакома?

Отец снова взорвался:

— Четыре недели! И у него хватило нахальства… — Внезапно тон его изменился: — Нет ли чего-нибудь еще, о чем нам следовало бы знать?

Позже, когда все успокоились, было решено «снова поговорить об этом через год», с примечанием матери:

— Не смотри так, Джо. Это не навсегда. Только до тех пор, пока вы не будете знакомы немного дольше. Майлс поймет, он славный мальчик. — По крайней мере, было за что уцепиться. Им действительно понравился Майлс. Он просто не мог не нравиться.

Раздался голос матери:

— Джо, милая, ведь уже больше пяти!

— Начало ничего не значит! — с вызовом заявила она девушке в зеркале, повернулась, схватила чемодан и сбежала по лестнице.

Май был жарким, а начало июня — еще жарче. Отец Джоанны, без пиджака, счищал с ветрового стекла дохлых мух, готовясь к поездке в Грейт Ярмут, где Джоанна должна была сесть на поезд. Немногим дальше было бы ехать прямо до Нориджа, но для поездки в Грейт Ярмут существовали свои причины, имевшие отношение к новому костюму, который Эдвард принес вчера домой: брюки оказались чересчур широкими. Едва взглянув на них, Дороти заявила, что он должен отвезти костюм обратно. Теперь она произнесла медовым голосом:

— Ты что-то забыл, милый, — и положила на заднее сиденье фургона продолговатую коробку.

— Все в порядке, я готова! — чуть задыхаясь, откликнулась Джоанна и уселась на переднее сиденье.

— Хорошего тебе отдыха, дорогая, — пожелала мать, целуя ее. — Ты заслужила его после тяжких трудов. И не забудь передать Сью привет от меня.

— Нет, конечно, нет. — Что бы они сказали, если бы знали, что она и в глаза не увидит Сью? Шотландия — да, Сью в Пиблсе — нет. Однако для начала будут открытки, чтобы они не догадывались. Виды Эдинбурга или что-нибудь в этом роде. «Вот здесь я пробыла полдня».

— Как быть с результатами экзаменов? Ты точно не хочешь, чтобы я переслала их тебе?

В дом Сью? Она поежилась. Майлс не сказал ей, как выкрутиться в этом случае.

— Абсолютно уверена, спасибо. Если сдала плохо, то не хочу знать об этом на каникулах.

— Конечно, не хочешь, — с нежной насмешкой произнесла мать. — Наверняка ты сдала отлично, как всегда.

Миля за милей уносились прочь родные места: ровная свежая зелень отцовского гороха, бобов и картофеля, соседское поле с аккуратным пунктиром стогов сена, развалины аббатства одиннадцатого века, а далеко слева их сопровождал тридцатифутовый береговой обрыв, сдерживающий жадные воды Северного --">