(иничка) - Мгновения любви (СИ)

необходимости в который раз объяснять ему очевидное.

― Я просто хочу знать, неужели это всё? ― Голос Рябинина прыгал на невероятно высоких нотах, временами срываясь на визг. ― Ты же говорила, что я тебе нравлюсь. Ты такая хорошая, Стеллочка, я влюбился в тебя, как мальчишка! ― Он попытался улыбнуться, и Ларину передёрнуло от отвращения.

― Это уже ваши проблемы, не может быть такого, ― уверенно, стараясь завладеть разговором, возразила Стелла. ― И хватит уже меня преследовать. Вы же преподаватель, а я студентка, что подумаю люди? ― решила воззвать к общественной сознательности Рябинина девушка.

― Мне всё равно, что подумают люди, ― пылко, словно в любовном романе, произнёс мужчина. ― Стелла, за что? ― Теперь уже он пытался давить на жалость.

― Идите к чёрту, ― устало махнула рукой Ларина. ― Ладно, что вы хотели мне сказать?

Она решила, что чем быстрее Рябинин выговорится, тем скорее сама Стелла освободится от скучной и раздражающей необходимости выслушивать признания старого влюблённого дурака, который, на свою беду, очаровался молодостью и синими глазами Лариной.

― Пойдём в кабинет, ― оживившись, быстро заговорил мужчина, пропуская впереди себя Стеллу, которая, скрепя сердце, позволила увести себя в кабинет, где увернулась от мокрого поцелуя и, скрестив руки на груди, спросила:

― И что теперь? ― Ей не терпелось уйти, оставив Марка Петровича наедине с его тараканами.

Рябинин тем временем, мелко тряся головой и дёргаясь, полез в облезлый портфель с бумагами, откуда, к вящему негодованию Стеллы, извлёк конверт с некоторым количеством тысячных купюр.

― Уберите деньги, не позорьте меня! ― яростно прошипела Ларина, делая шаг назад. ― Я что, по-вашему, проститутка? ― Её голос охрип до опасного предела, за которым обычно следовала нецензурная брань.

― Стелла, что ты такое говоришь? ― своим раздражающим голосом затараторил Рябинин. ― Я просто хотел, чтобы ты ни в чём не нуждалась. Я могу заработать кучу денег! Могу стать миллионером! ― Идиот, он перешёл все границы, принимая её за дурочку, которую можно купить обещанием золотых гор.

Этого Стелла уже не вынесла и заговорила, чётко и хлёстко:

― Значится так, Марк Петрович. Засуньте себе свои деньги в то место, которым вы думаете. ― Она понимала, что нехорошо и невежливо так говорить с взрослым мужчиной, преподавателем, но он сам нарвался. ― Мне не нужны ни вы, ни ваши деньги, оставьте их себе, скоро пенсия. ― Злые слова, но что поделать. ― И не звоните мне больше, не караульте в коридорах, не пишите и не лезьте в мою жизнь, каким бы то ни было образом. Нет никакого «мы», его просто не могло быть. Мне восемнадцать, вам шестьдесят. Простая арифметическая операция вычитания даёт сорок два года разницы. Это не пять, ни десять и даже не двадцать. Между нами пропасть в целую эпоху, у нас разные взгляды на жизнь, ценности… да всё разное! То, что я вам говорила о симпатии и любви не более чем глупая детская влюблённость. И всё. Так что дайте пройти и больше не беспокойте меня. Ясно? ― У Стеллы даже пересохло в горле, но она сказала всё, что думала, и выжидающе посмотрела на покрывшегося испариной Рябинина.

― Я всё понял. ― Это было сказано таким тоном, будто Ларина клялась ему в вечной любви, и они прожили вместе четверть века. ― Больше я тебя не побеспокою. ― Не хватало ему ещё спрятать лицо в ладони и начать восклицать «о, жестокий мир!». ― Можешь идти. ― Рябинин выглядел обиженным. Он отошёл к окну и уставился в темноту улицы.

― Отлично!

Стелла, облегчённо выдохнув, выскользнула из кабинета, быстро преодолела коридор и, пройдя турникет, оказалась на улице, где с наслаждением вдохнула тёплый летний воздух. Что-то ей подсказывало, что именно в этот момент Марк Петрович Рябинин навсегда исчез из её жизни.

--">