Анастасия Муравьева - На обороте поздравительной открытки

Анастасия Муравьева На обороте поздравительной открытки

Он был мой одноклассник.

– Вызову-ка я Соловьеву, – устало щурясь, говорила учительница. – Пусть Борисов хоть на доску посмотрит.

После окончания уроков я нарочно тянула время. Ему приходилось делать вид, что он занят другими делами – и ждать, пока я соберу тетради, застегну сумку, найду в раздевалке пальто, зашнурую ботинки. Я вечно забывала то учебники, то перчатки, и поэтому уходила из школы последняя.

Он шел следом, насвистывая, а когда я оглядывалась, отворачивался и переходил на другую сторону улицы.

В десятом классе я сидела на подоконнике и качала ногой, а он стоял, подпирая стену.

– Сергей, а тебе из девочек в классе кто-нибудь нравится? – жестоко улыбаясь, спрашивала я.

– Нравится, – отвечал он.

– И кто же? – продолжала пытать я, накручивая на палец волосы.

– Соловьева, Лебедева, Михайлова, – честно отвечал он.

– А кто из них, – не унималась я, – больше всех?

– Соловьева, – отвечал он, и уши его краснели. – Соловьева.

Сережа Борисов был на голову выше меня, но всегда смотрел снизу вверх, встряхивая кудлатой головой и глупо улыбаясь.

Когда он меня первый раз поцеловал, у него было очень смешное лицо. Я с интересом наблюдала, как он закрывает глаза, точь-в-точь кукла Маша, когда ее переворачивают на спинку. У него перехватило дыхание, словно перед прыжком в прорубь, это было так нелепо, я едва сдерживала смех.

После школы я завалила в институт. Мне пришлось поступить на вечернее отделение и устроиться на работу. Он встречал меня после занятий, провожал до гостей, караулил у подъезда. Его жизнь не складывалась, точнее, складывалась как-то странно: он нигде не учился, держал несколько точек на рынке, торговал то кожаными куртками, то телефонами, но не очень успешно.

– Я уезжаю в Москву, – наврала я как-то раз, чтобы избавиться от него на выходные.

– Когда вернешься? – быстро спросил он.

– На следующей неделе, не раньше, – ответила я.

В понедельник утром он уже звонил мне на работу.

– Ты приехала? – спросил он. – Как ты проскочила мимо меня? Я все поезда с пяти утра встречаю на Московском вокзале…

– Э-э-э, – я начала соображать, что придумать в свое оправдание.

– У меня цветы, – сказал он. – Я занесу? А то завянут…

– Приноси, – вздыхала я.

– Я люблю тебя, – говорил он. – Давай отношения строить.

– Не-а, – говорила я. – Не хочу.

– Я все для тебя сделаю, ты же знаешь, – обещал он.

– Нет, – отвечала я улыбаясь. Я всегда улыбалась, разговаривая с ним. – Нет.

Потом он ушел на войну. Он воевал в Дагестане по контракту около года. Каждый день он писал мне. Все письма, кроме первого, начинались с вопроса, почему я не отвечаю.

«Почему ты молчишь», – писал он. – «Неужели так трудно черкнуть хотя бы пару строк? Я бы берег их как реликвию. Может, мои письма не доходят? Наши бойцы, которые ездят в Махачкалу, клянутся, что все письма опустили в ящик. Адрес я пишу правильно! Почему ты не отвечаешь? Почему?»

Сергей рассказывал, что сожгли их БТР, а из прибывшего пополнения осталось только трое. На полях он рисовал нестрашные пузатые танки, как их изображают дети, бегущих человечков с автоматами и розы на длинных стеблях (а к ним стрелочка и подпись «Это тебе»).

Я сохранила эти письма: бегущие кверху строчки, трогательные ошибки, жи-ши через «ы» и подписи, подписи… «Любящий тебя Сергей», «С любовью, Сергей», «Вечно любящий тебя Сергей»…

Последнее его письмо заканчивается так: «Я узнал от знакомых, что ты опять собралась в Москву… Я был бы рад поехать с тобой, но ты, наверное, меня не возьмешь, зачем я тебе там нужен».

Слово «наверное» в этой фразе старательно перечеркнуто.

Сергей вернулся, живой и невредимый, бросил с усмешкой, что пуля его не берет, и вновь принялся за свою торговлю, куртки и телефоны. Грянул кризис, оставив его без копейки, но надо отдать должное его смелости – он сделал мне предложение.

– Выходи за меня замуж, – сказал он.

Мы встретились на детской площадке, я сидела на качелях, поддевая камешки носком туфли.

– Ты с ума сошел, – ласково сказала я. – Посмотри на себя.

– А что мне на себя смотреть? – ощетинился он. – Я в милицию устроился.