Алексей Петрович Бородкин - Вечные странники

предшествует обход – охранник (мороз-воевода) обходит владенья свои. Однако о технических "неудобствах" я поведаю в другой раз, ибо охрана – наименьшая из проблем.

"Прелестно!" – всплеснула руками. В этот раз я позволила себе роскошь – уютную японскую юламейку, с двойным клапаном на входе, кожаным верхом и встроенным в "пол" подогревом. Последнее качество было излишним, однако всегда приятно осознавать породу вещи – хоть мужчины, хоть палатки.

Юламейка продавалась за бешеные деньги (дополнительный плюс) и располагалась между харчами и дамской комнатой – невообразимое преимущество.

Моя приморская жизнь началась.

Две недели пронеслись, как одна минута. Каждое утро я отправлялась на пляж, загорала, купалась, нежилась; в полдень обедала в шашлычной у Аббаса.

Аббас – душа моя! Никогда я не забуду этого человека. В своей жизни он едва ли прочёл даже одну книгу… впрочем, нет, лгу, он служил в армии, и, следовательно, устав караульной должен был заучить. Внешним видом шашлычник напоминал…. как бы сказать… располагался на границе между Ницше и серийным убийцей. Мне эта двусмысленность претила, и я склонила маньяка на сторону философа. Купила (забесплатно) в одном из бутиков английскую шляпу "котелок", трость и пару шейных платков.

Когда я повязала платок и надела шляпу на моего ресторатора, за затем показала ему отражение в зеркале, Аббас потерял рассудок и влюбился в меня без задних лап. Признаюсь, я сама слегка ошалела – сходство с Ницше было полнейшим…

…меж тем, переехать и владеть домом (имуществом) Аббаса я наотрез отказалась. Сохранила независимость и тайну – ничто так не возбуждает мужчину, как женская тайна.

В качестве платы взимала пищу: "Ах! – вздыхала, опуская губы в вино. – Ворон кормит в пустыне Илию. Как это мило".

Вечером прогуливалась вдоль набережной. Лицо прятала за тёмной вуалеткой, дабы отпугивать прытких самцов. Наблюдала за людьми. Последние четыреста лет это моё любимое занятие.

Промежду прочего…

…среди ночных охранников (я говорю о супермаркете) одна "парочка" выделялась из ряда вон, настораживала меня своей алогичностью. Высокий хрупкий юноша с тонкими благородными чертами лица, именем Александр, лет двадцати осьми от роду, отставной кадет (так бы мне хотелось), и второй: коренастый, практичный, смуглый ликом. У второго тоже было имя… какое-то – я его не запомнила, привечала его по фамилии – Кречинский. Если память меня не подводит, я знавала одного из Кречинских… быть может, деда или прадеда этого стражника… однако фамильные древа сложны, и разбираться в хитросплетениях у меня отсутствует охота.

С Кречинским произошла сцена.

На третьей неделе repos au bord de la mer (отдыха у моря, фр.), я задремала под солнцем и сожгла себе плечи. После ужина осталась "дома", лежала в юламейке и жалобно скулила (выражаясь фигурально). Когда публика (сиречь покупатели) разошлись, мне захотелось вина – бутылочку красного лёгкого упоительно дорогого. "Отпраздную и – прочь. Зажилась на этом постоялом дворе". Опыт подсказывал, что настала пора менять дислокацию.

И опять Провидение спутало мои планы. Притом решительно и нахально.

Я раздобыла вина (коллекционного, из Роны), набор хрустальных бокалов. Кусочек сыра и гроздь винограда оставались от вчерашнего ужина – вечеринка должна была состояться, и она состоялась. Вино ласкало нёбо, плечи почти не болели, я зажгла свечу и распахнула томик Пруста, намереваясь насладиться его балладами. Когда бутель опустела наполовину, в "дверях" юламейки возникло смуглое мужское лицо…

– Ты… вы как здесь? Здесь не дозволяется! – воскликнул охранник. Он попытался проговорить что-то ещё, что-то солидное, существенное, однако слова не шли. Я поняла, что он впервые встречается с покупательницей после "отбоя".

– Извините, ради бога! – шепнула я. – Мне стало дурно, и я прилегла… я сейчас уйду, сию же секунду. Простите…

Из-под пледа показалась голая девичья нога (моя нога), щёки Кречинского чуть порозовели.

– Я нехорошо себя чувствую, мсье, посчитайте, пожалуйста, пульс, – протянула ему руку. – Быть может, вызвать "Скорую"? Как вы полагаете? Померяйте мне температуру. – Вторую его руку я возложила себе на лоб, словно цветы на монумент.

Кречинский согнулся (вслед за рукой) и

--">