Линн Грэхем - Ловушка для донжуана

Это простая сделка, но не уверен, что Белль на нее пойдет. Я слышал, девушка вспыльчивая.

Данте ничего не сказал, потому что встретился взглядом с женщиной, подошедшей взять у них заказ. Да, глаза были большие, сверкающие, необычного темно‑синего оттенка, граничащего с сиреневым, что было очень заметно на контрасте с ее покрытой веснушками кожей цвета слоновой кости.

Во время своего перерыва Белль наблюдала за тем, как двое мужчин вышли с автостоянки. Все знали британца Стива, владельца ресторана, дружелюбного и скромного, несмотря на его богатство и успешность в карьере архитектора на работе с рядом международных филиалов. А еще Стив был преданным семьянином с четырьмя милыми детьми и красивой женой‑испанкой, но физически гость отличался от него, как ночь от дня.

Он был очень высок, худощав, хорошо сложен и двигался с грацией человека, который чувствовал себя уверенно в собственном теле. Его густые взлохмаченные черные волосы, спадающие почти до широких плеч, развевались на ветру, подчеркивая твердые скульптурные черты. Даже в джинсах и рубашке с открытым воротом, он был великолепен, словно черная пантера, физически прекрасен дикой, естественной красотой и, вероятно, столь же опасен.

Несколько женщин выглянули из окон бара, чтобы им полюбоваться. Белль вернулась под крышу и приступила к работе, молча слушая, как бармен, заядлый обитатель социальных сетей, студент, опознал в незнакомце Данте Лукарелли. Очевидно, это какой‑то богатый итальянец, магнат в области возобновляемых источников энергии. Она подошла, чтобы принять заказ у Стива и его гостя, и, когда итальянец взглянул на нее из‑под длинных черных ресниц, которым позавидовала бы любая женщина, то встретилась с его яркими темно‑янтарными глазами. На пугающую долю секунды она застыла, как будто внутри ее сработал детонатор, и все тело вспыхнуло, словно объятое пламенем.

Покрасневшая и смущенная, она записала их заказ на напитки и поспешила обратно в бар. Она не должна была на него смотреть, не должна была его замечать, и теперь яростно себя ругала. Он был необычайно красив и знал это. Конечно, знал.

Лицо Белль раскраснелось, и она не могла остановить этот застенчивый румянец, который окрасил ее щеки в цвет перезрелого помидора. В двадцать два года умение краснеть смущало ее не меньше, чем в школьные годы, когда она не раз становилась объектом недобрых шуток. Невысокого роста, рыжеволосая, веснушчатая, а вдобавок еще и одаренная большой грудью, она занимала предпоследнее место в школьном рейтинге популярности.

Данте очень позабавил густой румянец Белль. Когда он в последний раз видел, как краснеет женщина? На память ничего не приходило, но даже в юности он не рискнул бы объяснять румянец стыдливостью или невинностью. Он был более склонен связывать его с сексуальным влечением. Данте привык к женщинам, которые смотрят на него и хотят прыгнуть к нему в постель. В конце концов, с ним такое происходило с тех самых пор, когда ему исполнилось шестнадцать, и он потерял девственность с одной из подруг своей матери в своеобразном знаке протеста против ее внебрачной интрижки. В возрасте двадцати восьми лет он считал само собой разумеющимся, что девяносто девять женщин из ста согласятся провести с ним ночь, если он попросит. И Данте редко даже приходилось спрашивать. Секс ему часто предлагали на тарелочке, и без малейшего поощрения.

Белль принесла напитки, ни разу не взглянув в сторону Данте, и чувство жара в ее теле, к счастью, прошло, позволив ей снова задышать спокойно. Заметить привлекательного мужчину — нормально, успокаивала она себя, и не ее вина, что она зарделась. Просто досадный факт жизни, и ей нужно было к нему привыкнуть, как привыкла к другим прискорбным фактам.

Как и следовало ожидать, ее мысли вернулись к невезению, которое, казалось, сопровождало ее на каждом шагу. Она дочь женщины, которой была не нужна, и отца, который не желал иметь с ней ничего общего и сказал ей об этом без смущения. Ее бабушка, Сэди, сказала, что безразличие — проблема ее родителей, и Белль не должна принимать их равнодушие на свой счет. Дедушка и бабушка ее любили, о них она до сих пор вспоминала с нежностью, но они уже не с ней, и мысли об этой утрате только расстроили Белль, потому что снова напомнили ей, что она одна в мире и некому прийти к ней на помощь, когда что‑то идет не так. А во Франции дела у Белль пошли очень и очень --">