Ванесса Пароди - Литерасутра. Знаменитые книги в эротическом переложении

жертве не приносили. Уверенный в своем доминирующем статусе, ночь за ночью истязал он бедняжку Берту, но без особой радости. Ему и в голову не приходило, что куда приятнее самому отдаться в руки маленькой решительной женщины. Пока не встретил меня. Он сразу разглядел мою истинную сущность… и затрепетал.

Потом, как вы помните, случился страшный пожар; мой возлюбленный, ослепший, покалеченный, сперва мучился из-за увечий, а теперь, напротив, благодарен Господу за то, что тот в бесконечной милости передал его целиком в мою власть.

Итак, несмотря на заманчиво бликующее меж кленовых листьев весеннее солнце и соблазнительный зов носящихся в небе ласточек, о прогулке не могло быть и речи. Уложив любимого мужа на живот, я примотала его веревкой к брачному ложу – повязки на глаза, разумеется, не требовалось, – а затем со всей тщательностью приготовила инструменты. Так как мистер Рочестер скучает по прежним дням, когда я работала гувернанткой, я учила его, не жалея указки. О, сколь приятны крики сладостной боли!.. Вскоре дорогой сердцу голос меня утомил, и я, затолкав в мягкий влажный рот мужа чулок, принесла нашу любимую игрушку – тонкую полированную палочку. Щедро смазав палочку свиным жиром, я вставила ее возлюбленному в священнейшее из отверстий.

Читатель, я его трахнула.

2. Джордж Оруэлл «1984»

Был холодный ясный апрельский день, и вид часов напоминал Уинстону Смиту сиськи. Ему все напоминало сиськи с тех пор, как он начал работать в министерстве секса – на новоязе минитрах. Министерство продвигало семейные ценности, и на фасаде бетонной башни, – которая, кстати, напоминала Уинстону не сиськи, а исполинский член, – виднелись три лозунга:

«ПОКОРНОСТЬ – ЭТО ОРГАЗМ»

«ЦЕЛОМУДРИЕ – ЭТО ВЫБОР»

«ВЕРНОСТЬ – ЭТО СЧАСТЬЕ»

А также вездесущее:

«СТАРШИЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ». И рядом – нарисованный бинокль.

В обтягивающих розовых простослаксах Уинстон сидел за столом, зачеркивая толстым черным фломастером неподобающие изображения в газетах. Уинстон не знал, что может счесть неподобающим Старший Брат, а потому у него развился извращенный талант видеть эротику в любой картинке: хоть ракет, хоть попугаев. Он извел уйму фломастеров – больше, чем другие сотрудники, – и боялся получить нагоняй за расточительство почти так же сильно, как за небрежную работу. Однако выговоров ему не объявляли и даже три раза удостоили отдельных аплодисментов на двухминутке мастурбации, в чем двухминутка мастурбации, собственно, и заключалась. «Ко мне в голову не влезть, – думал Уинстон, вымарывая снимок коктейля с креветкой. – Пока они не научатся читать мысли, я в безопасности». Насколько он знал, у полиции мыслей не было отряда по нравам… пока еще не было.

Неожиданно в кабинет вошел руководитель О’Брайен и, пройдя через комнату, склонился над уинстоновым столом. В нос ударил мускусный запах. Член непроизвольно дернулся. «Черт подери, это ведь О’Брайен! – мысленно напомнил себе Уинстон. – У него же шея шире головы». И все-таки грозная, но интеллигентная властность руководителя его возбуждала.

– Старший Брат давно смотрит на вас и ваш огромный черный фломастер, – сказал О’Брайен. – Идите за мной.

Уинстон с трудом подавил стон и, не сводя глаз с ритмично двигающихся упругих ягодиц О’Брайена, поплелся следом к парадным дверям минитраха. Как же на улице холодно! По дороге оба не перекинулись ни словом. Когда руководитель повернул к страшнейшему из министерств – министерству любви, – Уинстон задрожал. И далеко не от радости. Как они проведали о его отвратительных, порочных мыслях? Кто его выдал? Может, работник кафе, который так возбуждающе скручивал тортилью? Или виновата работа? Лишь извращенец вроде него мог подвергнуть цензуре столько безобидных фотографий…

По коридорам минилюба разносилось звонкое эхо их шагов. Уинстон напряженно читал номера дверей. 99… 100… 101… О’Брайен остановился.

– Нет, только не в комнату сто один! – Уинстон зарыдал.

– Так вас туда никто не ведет, – недоуменно обронил О’Брайен и открыл замок комнаты номер 102.

– А что делают в комнате номер сто два? – спросил Уинстон.

– Вы знаете, что делается в комнате номер сто два. Все знают, что делается в комнате номер сто два, – ответил О’Брайен, распахивая дверь.

Царящий внутри сумрак немного рассеивала одинокая гелиевая лампа, на стене висел плакат «Любовь – это…». Из магнитофона --">